– Не смей бить! Прокляну! В скверне утоплю! – не унималась кикимора.
– Что ж, по-хорошему, ты, видно, не понимаешь!
Горихвост поднял ее за шкирку и высунул за окно. Пленница с визгом поджала козьи ножки, под которыми простерлась бездонная пустота.
– Ты просила тебя отпустить?
– Нет! Не надо! – задергалась жалкая тварь. – Умоляю! Возьми меня в рабство! Делай, что хочешь! Только не отпускай!
– Как ты из такой мелкой козюльки превратилась в огромного всадника?
– Это призрак! Одно наваждение. Он не настоящий!
– А рогатиной зачем в меня тыкала?
– Она тоже не настоящая! Только видимость.
– В этом чертовом мире все – видимость. Куда делись боги?
– Ушли! Не тряси меня! Я упаду!
– Куда ушли?
– Далеко! Не добраться туда. Если б я сама могла до них добежать, то разве стала бы тут куковать?
– Откуда вообще ты взялась? Как зовут тебя?
– Я – Убава, такая же навка, как ты.
– Я не такой как ты.
– Еще не понял? Погляди на себя – кроме прозрачной души, ничего не осталось. Тут все такие. Нави и навки – это души умерших, что попали на небо. Заблудилась я тут, в Горнем мире. Поднялась моя душа снизу, с земли, глядь – а тут никого. Так и сижу на развалинах, как потерянная. Ой, на горло мне не дави, задыхаюсь!
Горихвост затащил ее на подоконник, привел в чувство шлепком по длиннющему носу и усадил на скамью. Навка съежилась, отдышалась и боязливо вытаращила на него бесцветные глазки.
– Зачем ты пыталась меня похолопить?
– Не серчай на меня, добрый молодец! Очень мне тут одиноко. Тоска, как у чертей в преисподней. А на раздольных лугах за рекой пляшут навьи. У них вечное лето и жатва, и живут они в изобилье, какого на земле никто не видал. Мне бы к ним, да только самой не добраться. Вот бы донес меня кто? Может, ты мне поможешь?
– Какие еще луга? – с недоверием переспросил Горихвост. – Я даже с вежи ничего не видал.
– Далеко они. Плыть надо. По речке, – сбивчиво бормотала Убава. – Только я не умею. Может, ты встанешь в лодочку, оттолкнешься от берега, и прощай, брошенный город?
– Где тут лодочка?
– Так на пристани! Неужто не видел?
*
Дождавшись, пока бабы перестанут охать вокруг княжны, Колоброд вынырнул из волны и спросил:
– Эй, а где вы Горюню оставили?
Ярогнева изменилась в лице, и, не найдя, что ответить, пустилась в слезы. Лутоха скорчил жалобную гримасу и задумчиво почесал спутанные космы. Болотник оглядел меч в руках Дыя, с кончика которого до сих пор падали алые капли, и сбивчиво пробормотал:
– Как же так? Вот несчастье… Я ведь Горюню еще мальцом помню. Каким он был шустрым, когда дед его от беды в лес спровадил…
Ярогнева разрыдалась еще сильнее. Всеволод прижал ее к груди и погладил по мокрым волосам.
– А вы знаете, все равно я в Горюню верю! – неожиданно выпалил Колоброд. – Жаль его, но я знаю: он и на том свете нас не оставит. Он такой! Своих ни за что не бросит. Даже оттуда, с небес…
– Если только он там… Грешник ведь он был. Как бы к бесам его не упекли, – отозвался Лутоха.
– Вот дурак! Помолчал бы! Что на уме, то и на языке, – обругал юродивого Воропай.
Лутоха помялся и пожал плечами.
– Как бы не так! Нашего вурдалаша так просто в пекло не заманить! – убежденно вымолвил Колоброд. – Он из таких передряг выкарабкивался, что и на том свете себя в обиду не даст. Я в него верил при жизни, я и после смерти в него верить буду. А меч этот вы сохраните. Им одним можно одолеть водяницу. Когда-то он принадлежал Чернобогу, если верить преданиям из черной книги. От него даже нечистая сила шарахается.
– Не водяница меня беспокоит, – Дый указал на огнезмея, парящего под облаками.
– А вот и зря! – возразил Колоброд. – Не было бы ее, не было бы и пожара. От Шутихи все беды пошли.
– Если ты такой умный, то плыви, разыщи ее, и прикончи! – велел с раздражением Дый. – Вот и меч тебе, если ты в состоянии с ним совладать.
И Лесной царь бросил болотнику Душебор. Колоброд на лету схватил меч, приладился перепончатыми пальцами к рукояти и довольно забулькал.
– Смотри, не потеряй! – пригрозил Дый.
– Будь спокоен. Теперь я эту злодейку запросто одолею! – заверил его Колоброд и с удовольствием шлепнул хвостом по воде.
И в тот же миг схлопотал веслом по своей косматой, нечесаной, с двумя зелеными рогульками голове.
– Кто тут меня одолеет? – раздался насмешливый женский голос.
Разбушевавшаяся Змейка выплескивала в Шерну свои воды так рьяно, что над омутом, который был прежде таинственно-тихим, закружился водоворот. Из туманной пелены над ним бесшумно выскользнула ветхая лодка. Почерневшие и набухшие от воды доски жалко потрескивали. Брошенные весла болтались на ржавых уключинах, издающих пронзительный скрип. Масляный фонарь, притороченный к носу, едва поблескивал призрачным огоньком, а за кормой волочилась оборванная цепь, которой некогда эту лодку привязывали к причалу. С бортов свисали круглые щиты, обтянутые мокрой кожей, что придавало судну воинственный вид. Но взгляд Ярогневы упал не на них.