Вурдалакам нет места в раю

За спиной Воропая истово бил землю лбом Жихарь с женой и детьми. Рядом с ним гнул свою длинную, нескладную спину Пятуня. Напротив лез обниматься с холодным камнем Щеробор, от которого шуму было, как всегда, больше, чем толку.

Слова молитвы отчетливо доносились до небесного шатра, в котором сгрудились умолкшие боги. Горихвост потерзал для виду край коврика и тихонько отполз в сторонку, поняв, что его суета в этот миг не нужна. Владыка Род, чье лицо стало задумчивым и печальным, теребил бороду и вглядывался в происходящее на земле через кристаллы, грани которых увеличивали и отображали картинки, мелькающие в поднебесной дали.

Перун встал на одно колено и склонился к алмазам, сквозь которые ясно просвечивал кумир, до удивления похожий на самого бога.

– Не осталось надежды, – шептал князь кумиру Перуна.

В отличие от Воропая, Всеволод стоял в полный рост. Но и он прижимался к каменному истукану и трогал его ладонью, словно надеясь отогреть живым теплом и заставить заговорить.

– Я служил тебе верой и правдой, – говорил князь. – Властвовал, судил и сражался. Пусть враги оказались сильнее и заставили отступить, но я все еще князь! Я слуга твой, покуда я жив. Умоляю, услышь меня! Приди на помощь! Дай сил!

Рядом верный Нежата молился, не решаясь приблизиться, чтобы не помешать князю. Коняй хлопал глазами, не зная, что делать, и только мешался, но старому кметю было не до него.

– Господине, Перуне, – тяжело дышал кметь. – Ты же знаешь: я красивых слов говорить не умею. Были силы, был молод – тогда воевал. Полземли исходил, и нигде враг не увидел моей спины. А теперь я стал старым. Что же, выбросишь меня, как ненужную ветошь? Заставишь утонуть, как мышь в норе? Не такой смерти я ждал от тебя. Если и погибать – то со славой. Не срами меня! Подари мне погибель, подходящую для бойца! А если будет на то твоя воля – то я и еще послужу. Пусть уж нет прежних сил, пусть ноют колени и не гнется спина – но я все еще тот же Нежата, который первым врубался во вражеские полки, и которого ты знал, как своего лучшего витязя. Грозный князь, воевода небесного воинства! Жизни воинов ложатся на твой алтарь. Не оставь и ты нас, старых бойцов, не забудь, что мы жили и гибли только ради тебя!

Бабы собрались вокруг Верхуславы. Духаня, Русана и остальные селянки, кроме разве что самых молоденьких дев, держались за края ее платья, как будто цеплялись за последнюю надежду. Сама княгиня обняла руками статую Мокоши и тихим, но отчетливым голосом причитала:

– Государыня Горнего мира, Царица небес! Посмотри: Гремячий дол гибнет в огне и потопе. Прежде мы, жены, надеялись на мужей, и не зря. За ними мы были, как за стеной. Они всегда знали, как нас защитить. Но теперь пришла беда, перед которой не устоят и они.

Мы, твои дочери, беззащитны. Мы брошены на произвол злой судьбы. Умоляю: не оставляй нас! Замолви словечко перед государями Горнего мира. Твое слово – дороже золота. Боги не смогут тебе отказать. Если они не спасут нас – не спасет никто. Упроси их побить чудище, как они делали в старые времена. Упроси усмирить потоп. Слово жены звучит тихо, но для мужа оно громче грома. И твое слово боги услышат, если ты за нас вступишься. Попечалуйся за своих дочерей!

Богиня Мокошь положила ладонь на гладкую грань кристалла, сквозь которую синие очи княгини виднелись так ясно, словно та глядела на горних владык с другой стороны небосвода. По щеке богини сбежала слеза, но Мокошь быстро ее смахнула и перевела взгляд на Ярогневу, что склонилась перед небольшой, но изящной статуей Лели, скромно притулившейся с краю аллеи кумиров. Рябая Млава маячила у нее за спиной, а с ней рядом – с добрый десяток босых деревенских девок, некоторые из которых голосили и выли, а другие хватались за княжну, словно она служила соломинкой для утопающих.

– Леля, ты самая юная из богинь, – тихо шептала Ярогнева. – Ты охотница и игрунья, бродишь по лесам и полям – ну прямо как я. Только я на земле, а ты там, на небе. Но я знаю: ты слышишь меня!

Говорят, кого боги любят – тем шлют самые тяжкие испытания. Я едва повзрослела, и тут же влюбилась в мужчину, глаза которого горели волчьим огнем. Я и поцеловать-то его не успела: вместо поцелуя он потребовал, чтобы я распорола ему грудь мечом и пронзила сердце. Вот такая вышла у нас любовь. Видно, так боги шутят, когда выпьют вина. А я будто себя убила. И не знала бы, как с этим жить, да тут новая шутка – конец всему миру, пожар и потоп. Получается, что долго мучиться не придется. И на том спасибо горним владыкам, обо всем позаботились.