Вурдалакам нет места в раю

Не за себя прошу. Посмотри на деревенских девок. Вон они, дуры босые, только воют и голосят. Ни на что больше не годны. А все ж и они хотят бабского счастья. Хотят влюбляться и целоваться. Хотят красивой свадьбы, чтоб всю жизнь потом помнить. Хотят, чтобы муж их любил и ласкал. Хотят рожать сыновей с дочерьми, несмотря на все муки, а потом их кормить и растить, как растила тебя твоя мать, государыня и великая чаровница. Неужели и им пропадать, не успев узнать жизни? Не успев выполнить свой бабский долг, не успев нарадоваться на подросших детей? Им-то за что такая месть? Чем они нагрешили?

Горихвост лег у ног Мокоши, и, боясь пошевелиться, вслушивался в такой знакомый, такой родной для него голос девушки. Глаза княжны были такими светлыми, что казалось, будто они отлиты из чистейшего льда, сияющего под морозным небом. Волк не удержался и попытался лизнуть любимое лицо, но его шершавый язык нащупал лишь гладь алмаза. Лицо любимой было на той его стороне – далеко-далеко, за гранью дозволенного, в ином мире, на другом краю радужного моста.

Рядом Сварог угрюмо скрестил на груди руки и наблюдал за своим каменным двойником, торчащим среди уходящего под воду капища. Каменный бог-кузнец с молотом в руке возвышался с краю Капова Середица, и так же, с кузнечным молотом, стоял напротив него могучий Валуй, из-за плеча которого несмело выглядывал его помощник Шумило.

– Все молят своих покровителей о пощаде, – даже не думая понижать голос, гремел мастеровой. – Они просят сохранить их бесценные жизни. Просят помощи. Мне не нужна помощь! Мне нужна справедливость. Если огненный змей заберет наши души, если вода смоет наши тела – пусть так будет, видать, это судьба. Но я не уйду в иной мир, зная, что над нашими трупами станут глумиться поганые чудища. Господине, Свароже, окажи настоящую милость: прибей своим молотом тех, кто угробил наш мир. Не дай нам погибнуть без мести. Пусть ни один из врагов не успеет порадоваться своей победе!

Шумило бледнел, слушая слова своего наставника, но даже дрожа от страха, повторял их, собирая остатки воли.

На небесах Сварог молча кивал головой, заранее обещая просителю-кузнецу исполнить его последнюю волю. Забыв о распрях, его обнял Велес, откинувший с головы шлем из звериного черепа. В ушах у медвежьего бога звучал голос Лутохи:

– Посмотри, господине, как бежит из горящего леса зверье. От маленькой белки до могучего лося, от выхухоли до медведя – все равны перед огненной силой. С пламенем не совладает никто, и никто от него не уйдет – ни маленький, ни большой. Господине, людей ты можешь не щадить – кто они тебе? Муравьи, да и только. Но дикое зверье – твой народ, а ты – его пастырь. Не упасешь его – пропадет. Крики боли и страха будут стоять у тебя в ушах до скончания времен. Как же тебе не жалко такого добра? Позаботься о нем, как добрый хозяин заботится о своем стаде.

Молитва утихла. Владыки молчали.

– Что будем делать, любезные братья? – спросил Дажьбог, оглядывая родичей своими карими, искрящимися очами.

– Надо же! Оказывается, люди нас не забыли, – проговорил тихо Род.

– Они в нас нуждаются. Молят о помощи, – добавил Перун.

– Что люди? – с досадой откликнулся Велес. – Они о себе позаботятся. А вот зверьё совершенно беспомощно. Не приложу руку – пропадет мое стадо.

Горихвост замер, перестал часто дышать, и даже спрятал язык, свисавший из пасти алой трепещущей лентой.

– Действовать нужно немедленно, – хмуро проговорил Сварог. – Времени не осталось.

– Это у твоего отпрыска не осталось времени, чтобы вернуть колесницу на место, – возразил Род. – А мы свое дело знаем.

И, обернувшись к Перуну, добавил:

– Готов ли ты выступить, любезный брат?

– Разумеется! – приподнимаясь с колена, ответил Перун.

Хмель давно уже выветрился из его головы.

– Тогда все за дело! – распорядился владыка. – Кузнец – в кузню. Солнце – в Вечерний дворец. А Князь Грозы – на охоту. Давненько ты не охотился, верно?

Глава 22. Небесная охота

Что же они так возятся? Быстрее надо!

Горихвост подскочил сзади к Перуну и легонько куснул его за сапог, чтобы тот не мешкал. Волчьи челюсти смачно клацнули и зажевали толстое сафьяновое голенище, которое смялось, как будто было пустым.

Не понял? А где же нога? Она ведь в сапоге должна быть, или где?

Горихвост потерзал сапог, но тот и вправду оказался пустым. Поднял глаза, посмотрел: нет, всё на своих местах. Из сапога тянется вверх штанина из тонкого белого шелка. Дальше – подол расписной рубахи, стянутой поясом. Поверх рубахи – лазурное корзно, небрежно накинутое на плечи. Из единственного рукава торчит ладонь, унизанная перстнями с голубыми сапфирами, и сжимает рогатину, подобранную с ковра. И над всем этим – голова, увенчанная пышной шевелюрой, и точеное лицо уверенного в себе господина, обрамленное золотисто-русыми бородой и усами, как будто золото разлилось по серебряной коже.

Вроде, хозяин на месте, а куснешь – не найдешь. Нет, не понять мне чудес этих горних миров!