Вурдалакам нет места в раю

И нищеброду я продал ее до того, как Дедослава убили. У кого хочешь спроси! В кабаке было народу полно, все это видели. Лутоха ушел еще до полуночи. А Дедослава, вечная ему память, много после полуночи порешили.

– Зачем же ты говорил, что колдунов ненавидишь?

– Есть такая слабость: боюсь, что мне порчу на след наведут. Но Дедослав темного злодейства никогда не творил. Волхвом он был грамотным, кудесничал только по-божески. От злой ворожбы все село оберегал. А ругался я на волхвов для отвода глаз, чтобы никто не подумал, будто я его покрываю.

Горихвост хлопнул себя по лбу, едва не выпустив из руки цепь.

– Как же я не подумал, что чара пришла к тебе раньше, чем совершилось убийство! – с досадой произнес он. – Но что с запахом конопли? Почему на твоем дворе пахло так же, как на месте убийства?

– Я тебе расскажу, только повыше меня подними! – взмолился Воропай. – Водица тут чистенькая, зато жуть какая студеная.

Горихвост повертел ворот, вытащил цепь, посадил старосту на деревянный бортик и снял с его головы ведро.

– Когда Лутоха уходил из кружала с покупками, – дрожа от холода, начал мужик, – Щеробор вышел его проводить. Сверзился с собственного крыльца и подвернул ногу. Моя Духаня прибежала его подлечить – она у меня в этом деле настоящая дока. Привязала к ноге Щеробора дощечки, наложила обвязки. Мимоходом учуяла, что я пьян, и давай меня костерить на чем свет. Я уж знаю заранее: как приду домой, так устроит мне взбучку. Ну, я и лег ночевать на дворе, в летней беседке, благо, ночь выдалась теплой.

Однако выспаться не удалось – во всей деревне псы будто с цепи сорвались. Лай стоял такой, что глаз не сомкнуть. Около двух я вставал поглядеть, что стряслось. Видел: крадется мимо Коняй, княжий конюх. Я и покрыл его матерным лаем, за то, что псов переполошил. Шум на какое-то время улегся, но перед рассветом опять разбудил меня. Встаю, вижу: снова крадется по площади какой-то неведомый тать.

– Кто таков?

– Во тьме не разглядел.

– Коняй?

– Может, Коняй вернулся, а может, кто-то другой. Оперся о мой забор, сапоги скинул, потом портянки, и обмотал ноги заново чистой тканью. А старую перекинул мне через забор.

– Зачем?

– Бес его знает. Видно, хотел от портянок избавиться, чтобы не пахли.

– Где они? Покажи!

– Проснулся! Я их давно выкинул.

– Куда?

– Прямо в Поганую лужу. Там они и утопли. Однако навонять успели изрядно. Хорошо хоть, теперь запах повыветрился.

Горихвост призадумался.

– И куда этот тать подевался?

– Сбежал. Растворился во тьме. Может, в баню подался.

– Почему в баню? – удивился Горихвост.

– Видел я, что на господском дворе вьется дымок. Видать, ночью кто-то топил баньку. Доносились оттуда шум, дурной гогот и голоса, а чьи – не расслышал. Наши-то, деревенские, по ночам в баню не ходят. Там ведь банник шалит, он после заката к себе не пускает. Если кто-то и сунется париться затемно, то только городской. Вон, сколько их понаехало с князем. Творят, что хотят, обычаев не соблюдают, старины не чтут. Я тебе точно скажу: все беды – от столичных разгильдяев. Где бы что ни случилось – ищи их вину.

Хоть того же Коняя возьми. Вечером, за игрой, рассказал всем, что ходил к Дедославу по поводу одного тонкого дельца. О таких обычно не говорят, да он выпил, язык у него и развязался.

– Что наплел-то?

– Он до женского полу охочий, как жеребец, а девки ему не дают. Немудрено: от него несет стойлом. Вот он и пошел к колдуну за зельем для любовного приворота. Старый волхв над ним подшутил: сварил ему киселя на корнях девясила, якобы для мужских шармов, и пообещал, что теперь все бабы будут от него без ума. Конюх наклюкался и пошел так зыркать на девок, словно он китайский ампиратор. Еще и хвастался перед нами: показывал пузырек и говорил, что с таким зельем он кого хошь соблазнит. Мужики зелье понюхали: а это обыкновенный кисель! Ну и давай над ним потешаться, кто во что горазд.

Коняй сильно обиделся, я бы даже сказал, разозлился. Обещал при всех старого колдуна наказать. Клялся, что не спустит обиду.

– Когда он ушел из кружала? – перебил Горихвост.

– Раньше всех! – загадочно зашептал Воропай. – Хитрый Лутоха обобрал игроков, да и был таков. А Коняй с ним намылился, якобы, подвезти на телеге покупки. Только куда их везти? У юродивого – ни кола, ни двора. Зато конюха никто больше не видел до самой ночи, когда он у меня на дворе объявился.

– С него и спросим, – решил Горихвост. – Напоследок ответь: где копейки, которые ты получил от Лутохи?

– Все при мне! – забеспокоился Воропай. – Не изволь волноваться. Забирай серебро, только душу не отнимай!

– Нужна мне твоя душа! Ее даже черт не возьмет, – заявил вурдалак, и размотал колодезную цепь, до сих пор сковывавшую руки старосты.

За бревенчатым тыном уже давно повисла подозрительная тишина. Горихвост ждал, что монетки из дома вынесет Головач, однако в калитку протиснулась Млава и, развернув платок, показала три тусклых кружочка. Девка освоилась и перестала бояться. Она дерзко зыркала на вурдалака мутно-серыми глазками и то и дело прыскала в кулачок, изображая сконфуженный смех.