Горихвост нырнул в денник. Монетка из тусклого серебра нашлась быстро – она оказалась завернута в грязную тряпку, спрятанную в куче хлама.
– Другие есть? – выглянул он.
– Только эта! На селе серебро не в ходу. Тут все платят зерном-полотном, а деньжат ни у кого не найдешь, – заверил подвешенный Коняй.
Взглянув на рожу, на которой не осталось и следа от бахвальской самоуверенности, Горихвост проговорил:
– Твоя денежка при тебе. Выходит, не ты ее бросил на месте убийства. Однако ты в ночи крался, как вор – как раз перед тем, как напали на Дедослава. Признавайся, холоп, что ты сделал с моим дедом? За что уморил его лютой смертью?
– Род-владыка с тобой, Горислав Тихомирович! Я в жизни своей никого пальцем не тронул. Это подлец Нежата раздает оплеухи кому попало. Того и гляди, прибьет. А сам я, чтобы кого-нибудь задеть – ни-ни!
– Хочешь сказать, что Дедослава не ты убил?
– Что ты! Я даже на войне никого не убил. Нежата меня за то «хоронякой» ругал, чтоб ему пусто было. А война была жаркая, с Буривошкой-самозванцем, да с его изменниками…
– Заткнись! Не разевать пасть без вопроса, или порву. Понял?
Коняй выпучил глаза, и со всей выразительностью продемонстрировал, что может отвечать и без слов.
– Народ слышал, как вечером перед убийством ты в кружале грозился расправиться с Дедославом за то, что тот тебя обманул и осрамил, – напирал Горихвост. – Говорили, будто ты хвастался, что сварил тебе Дедослав волховское зелье для мужской силы, да это оказался обыкновенный кисель. Тебя мужики засмеяли, ты обиделся и решил отомстить. Что, не так было?
– Так, все так! – лицо конюха приняло самое доверительное выражение. – Только вышло-то наоборот! Помогло мне зелье твоего деда, вечная ему память.
– Это как еще помогло? – недоверчиво переспросил Горихвост.
– Вышло так, как колдун и предсказывал. В эту ночь я любовь свою повстречал. И кисель, настоянный, между прочим, на корнях девясила, меня не подкачал. Ох, и ночка выдалась! Все остались довольны: и подруга моя, и я сам.
Коняй хитренько подмигнул Горихвосту, надеясь, что тот с пониманием отнесется к молодеческому хвастовству.
– Так ты на него не в обиде?
– Какие обиды? Одна благодарность.
– Кое-кто видел, как ты крался в ночи по селу. Подозрительно это: добрые люди ночной порой не крадутся и от чужих глаз не прячутся.
– Ах, так вот кто меня оговорил! – рожа Коняя расплылась в ухмылке. – Тогда все понятно. Был я ночью у старостиной избы, был, признаю. Но ходил я туда по любовному делу.
– Что за дело такое?
– Млава, старшая внучка старосты, и есть моя подружка. Только Воропай, да отец ее, Головач, и слышать обо мне не хотят. Думают, что раз я городской, то соблазню девку и брошу, а сам уберусь обратно, в столицу.
– Внучка старосты? Выходит, ты с ней любови крутил?
– Ну да, с ней! – расплылся в еще более широкой улыбке Коняй.
– Сколько лет-то ей?
Конюх почуял, что запахло новой виной, и поспешил заверить:
– Шестнадцать! Давно замуж пора выдавать.
– И ты собрался на ней жениться?
– Ну-у, до этого у нас пока не дошло, – замялся от неуверенности Коняй.
– Ладно, твои похождения меня не касаются, – отрезал Горихвост. – Для меня главное – что ты мог добежать до избы Дедослава и сотворить злодейство. Сил в тебе – как в жеребце. И с вожжами ты обращаться обучен. Мог ты подвесить Дедослава под матицу? Еще как мог! Мог пытать его? Тоже мог!
– Да не мог я! – выкрикнул Коняй так отчаянно, что Горихвост даже поверил. – Я в это время с подружкой ласкался. Хоть у нее спроси.
– Если у бабы любовь – она ради дружка что угодно соврет, – недоверчиво вымолвил Горихвост. – Кто еще видел, что вы были вдвоем?
– Да кто ж нас увидит? Любовные дела напоказ не выставляют.
– Значит, ты выдумки тут сочиняешь.
И Горихвост дернул лямку так, что Коняя встряхнуло. Лицо его тут же перекосилось от боли, и он завопил:
– Перестань! У меня руки вывихнутся. Ты, смотрю, ловкий заплечных дел мастер – получше Нежаты. Хоть у того и немалый опыт, а до тебя и ему далеко.
– Не ври мне! Рассказывай, как на духу!
– Что рассказывать?
– Все без утайки!
– Воля твоя, – заговорил конюх. – На эту дикую окраину я попал вместе с князем всего месяц назад. В столице-то девок хоть отбавляй, а тут раз, два – и обчелся. Ну, я и пошел по селу искать кобылку себе по душе. Уже на следующий день повстречал у колодца Млаву – она пустыми ведрами так гремела, что звонарю в колокольне можно брать выходной. Девка, согласись, видная, кровь с молоком. Ну, я и начал ее обхаживать.
– А других не нашел?
– Не спорю, другие возможности были. Но там мне совсем ничего не светило. За день до гибели Дедослава приходил я к нему за любовным зельем.
– На что оно тебе?
– Вот и он то же спросил. Сказал, мол, ты и так жеребец, каких поискать. Я пожаловался, что девки мне не дают, нос воротят, дескать, от меня за версту несет лошадиным навозом. А навоз что? Удобрение почвы. Жаль, они это не понимают.