Вверх по Причуди и обратно. Удивительные приключения трех гномов

– Это неважно, – упрямо сказал Меум. – Мы всё равно доберёмся туда, сколько бы времени это ни заняло, – даже если нам придётся зимовать в верховьях ручья.

– Что ж, гномы, ваше упорство достойно восхищения. Желаю вам удачи! Я не бывала у истоков Причуди, ведь в верховьях ручья нет рыбы, даже гольяна. Но я знаю наверняка, что за лесом и вплоть до старого каменного моста рыба в ручье есть, а уж дальше моста я никогда не заплывала. Но берегитесь Вороньего леса!

Когда Выдра уплыла, Меум прошептал:

– Хотел бы я, чтобы обитатели ручья прекратили болтать об этом Вороньем лесе. Я не боюсь ни жутких великанов, ни тёмных чащоб. Я люблю лес; почему же мы должны его бояться?

Но через секунду оба гнома замерли на месте. Издали, откуда-то с верховий Причуди, где, вероятно, располагался Вороний лес, донёсся пронзительный вой, тут же утонувший в полной тишине. Даже ивы, казалось, задрожали от страха, и оба гнома были очень напуганы. Это был вой лесной собаки – вой, который им ещё не раз придётся услышать во время путешествия.

Затем послышался тихий стук. Тысячелист вздрогнул и схватил Меума за руку:

– Что это?

– Н-не глупи, – заикаясь, произнёс Меум, – эт-то всего лишь мои з-з-зубы. Да и т-т-твои бы т-т-тоже с-с-стучали, если бы т-т-тебе было чем с-с-стучать.

– Ох, я боюсь, – застонал Тысячелист, – я боюсь, Меум! Давай вернёмся к Вьюнку в Дубовую заводь!

– Уф! – сказал Меум, пытаясь совладать с зубами. – Чего нам бояться лесных собак? Они никогда не причиняли нам вреда у Дубовой заводи. Ты можешь отправляться домой, коли хочешь, но я иду дальше.

По правде говоря, как раз в этот момент Меум думал о том, как хорошо было бы оказаться сейчас в их родной пещере в корнях старого дубового дерева, лежать у очага и смотреть, как тлеют в огне угольки. Но об этом он помалкивал.

Гномы тихо стояли в сырой траве, вглядываясь в темноту в направлении верховий ручья. Над ними склонились ветви старой ивы, её густая крона шелестела, узкие изящные листья свисали вниз, и из-за них время от времени робко выглядывали звёзды.

Вой раздался вновь; на этот раз он был слабее, и оттого казался ещё более ужасным; точно так же исследователи северных пустошей испытывали самый жуткий страх именно тогда, когда слышали волчий вой, находясь в сосновых перелесках.

– Уф! – снова выдохнул Меум. – Лесные собаки не едят гномов летом, только зимой, когда непросто раздобыть пропитание. Сейчас у всех достаточно еды; лесная собака охотнее полакомится сочным молоденьким зайчонком, чем костлявым старым гномом без единого зуба.

– Или с длинной жидкой бородёнкой, – язвительно вставил Тысячелист.

Бесшумно пролетел филин, поворачивая большую голову; его глаза горели как фонари. Филин на мгновение завис над гномами, хлопая крыльями и внимательно разглядывая маленьких человечков; повинуясь инстинкту, гномы пригнулись. Этого филина они не знали (это был не Бен); когда птица поняла, что перед ней гномы, она тихонько ухнула и скрылась в темноте.

– Слушай, – сказал Меум Тысячелисту, – мы должны собраться с духом. Так ты скоро сведёшь меня с ума, а бояться тут нечего: все звери и птицы, живущие у ручья, – наши друзья. Что до горностаев и лесных собак, то мы и тут прекрасно сможем о себе позаботиться. Лесные собаки стараются обходить нас стороной, потому что мы пахнем почти как люди. Давай пойдём дальше – скоро рассвет, а мы и мили не прошли. Вперёд!

И, вновь подобрав свой посох и закинув котомку за спину, он первым зашагал вдоль ручья.

Трава и кусты были усеяны белыми лепестками цветов боярышника, похожими на конфетти; ветерок относил эти лепестки к водам ручья, а течение подхватывало и уносило их. Некоторые, попав в небольшие водовороты и воронки, скапливались здесь и кружились в воде, словно сказочные колёса.

Дикие яблони тоже теряли розовые лепестки своих цветков, белые и розовые лепестки смешивались и украшали воды Причуди затейливыми узорами.

В следующие два часа гномы прошли большое расстояние, и с ними не случилось никаких неприятностей. Причудь понемногу сужалась, в этом не было сомнений, а на берегах почти перестали встречаться кустарники. Гномы шли через покосные луга с ещё не скошенной травой, усеянные великим множеством разнообразных полевых цветов, среди которых преобладал нежный арóнник. В отличие от светлого времени суток, глубокой ночью в этих краях стояла полная тишина: птицы давно умолкли, а заросли тростника, где находят себе убежище поющие в темноте тростниковые камышовки, остались далеко позади.

Жаль, что я не могу в полной мере описать ту чудесную летнюю ночь, всю её сладкую нежность и умиротворённость. Теперь гномам пела одна лишь Причудь, и на каждом новом повороте пела на новый лад. Гномы вышли к широкому броду, где вода с громким журчанием растекалась по большой галечной отмели.

– Мы назовём это место Бормочущим перекатом, – сказал Меум.

Он всегда находил удачные названия для новых мест, и во время следующего большого привала нанёс это место на карту.