Wo alle Strassen enden (СИ)

Раздались до боли знакомые аккорды, и она запела “Herbei zum kampf”(1). В исполнении музыкантов из бара гимн авиации приобрел совершенно иные черты: несмотря на то, что Мария исправно выводила мелодию и не позволяла себе даже малейших вариаций, теперь это звучало то ли как городской романс, то ли как фривольная пародия.

Кто-то из беспартийных недовольно зыркал на них, кто-то позволял себе откровенно улыбаться, а Готтфрид был готов провалиться сквозь землю, на самые нижние уровни. Если бы у них была возможность затеряться, смешаться с толпой! Но партийцы всегда были обязаны ходить в форме: регламентированной по сезону, случаю, иногда даже времени суток, но в форме. Поговаривали, что разве что гестаповцы могут позволить себе такую роскошь, как переодевание в гражданку, но это оставалось лишь на уровне слухов.

Фраза о коричневой армии германской революции заставила Готтфрида и Алоиза переглянуться в страхе — она слушалась, точно вызов, точно злая насмешка над ними, над их положением, над самой Арийской Империей. Они выпили еще, не говоря ни слова. Даже Магдалина притихла и принялась рассматривать кружево на своем переднике.

— Доброго вечера!

Готтфрид вздрогнул от неожиданности: поглощенный дополнительным повторением припева, той его части, в которой пелось о том, что даже в минуты отчаяния мы готовы к последнему бою, он так задумался, что и не заметил, что песня умолкла, а Мария уже спустилась к ним и, как ни в чем не бывало, села на заранее приготовленный для нее стул.

— Доброго, — выдавил Алоиз, наливая себе еще пива.

— Вам не понравился мой музыкальный подарок? — Мария улыбалась так искренне, что Готтфрид даже растерялся.

— Фройляйн Мария, — он так выделил эту несчастную “фройляйн”, точно стремился проорать всему свету о том, что она — беспартийная и своей этой беспартийностью и чертовой песней не имеет к нему ни малейшего отношения. — Мы не летчики. Мы — ученые.

— Гимна ученых я, к сожалению, не знаю, — парировала Мария. — Я просто хотела сделать приятное нашим новым партийным друзьям.

— Не пойте больше партийных песен, — строго проговорил Алоиз. — Это может навлечь проблемы как на вас, так и на нас.

— Так точно, — Мария прищурилась. — Жаль, не знаю вашего чина.

— Это не имеет значения, — раздраженно проговорил Готтфрид. — Считайте, что здесь никому нет дела до чинов и регалий.

— По рукам, — покивала Мария. — Лучше поухаживайте за мной, Готтфрид. Я тоже хочу холодного пива, сколько бы ни говорили о том, что это вредно.

Вскоре напряженность спала, и Алоиз принялся рассказывать, как однажды в студенчестве неправильно собрал какую-то жутко важную деталь для холодильной камеры, и его ошибка привела к совершенно противоположному результату.

— Знаете, тогда мой преподаватель, старик Хофманн, очень долго крыл меня последними словами. Он сказал мне, как сейчас помню: “Помяни мое слово, Алоиз Берг, если такое повторится, что тебя никогда не возьмут ни на одну нормальную работу, и тебе придется чинить отхожие места всю жизнь. Впрочем, тебя и к отхожим местам никогда не допустят, иначе ты потопишь в дерьме весь город!”

И Алоиз, Магдалина и Готтфрид, слышавший эту историю столько раз, что уже сбился со счета, рассмеялись, и лишь Мария серьезно поинтересовалась:

— Я же верно понимаю, что в Берлин вас прикомандировали не ради ремонта нужников? Или наш город тоже в опасности и нам грозит дерьмовый потоп?

— Не грозит, — отмахнулся Готтфрид. — Он сейчас работает в моей лаборатории, а уж мы там точно дерьмом не занимаемся.

— Верю, — засмеялась Мария. — Я не буду у вас ничего спрашивать. Вдруг это великая партийная тайна?

— Разумеется! Самая что ни на есть секретная тайна! — Готтфрид подмигнул. — И если я сейчас скажу вам сейчас еще хоть словом больше, меня постигнет ужасная кара!

— Я все равно в этом совсем не разбираюсь! — замахала руками Мария. — Лучше налейте мне еще. Или, может, Магдалина хочет послушать?

Но Магдалина сидела рядом с Алоизом, положив голову тому на плечо, и смущенно улыбалась тому, как он поглаживал ее ладонь в скромной и мимолетной ласке.

— Мне кажется, мы им мешаем, — негромко проговорил Готтфрид, подавшись к Марии и наливая ей пива.

— Надеюсь, ваш друг — порядочный человек, — Мария серьезно посмотрела на него. — И не обидит ее.

— Что вы, Алоиз ни за что не станет обижать девушку, — возмутился Готтфрид.

— Не все такие, — подметила Мария. — А бедняжке Магдалине и так не повезло. Уже одно то, что она так охотно общается с ним, дорогого стоит.

— Ужасно, — пробормотал Готтфрид, ощущая себя чертовски неловко. Он понятия не имел, что тут вообще можно сказать.

Готтфрид посмотрел на друга и сидящую около него Магдалину — рядом с ним она казалась совсем хрупкой. Точно в ответ на взгляд она встрепенулась, заправила за ухо выбившуюся прядь и обернулась к Алоизу:

— Алоиз, пойдемте, пожалуйста, подышим воздухом! Здесь душно…

— Будьте осторожны, — Готтфрид упреждающе посмотрел на Алоиза. Перед его глазами вновь встал образ существа с нижних уровней.

— Здесь относительно безопасно, — сообщила Мария. — К тому же рядом охрана.