Wo alle Strassen enden (СИ)

— Мы не пойдем далеко, — подтвердила Магдалина. — А здесь я каждую ямку знаю.

Готтфрид оглядел зал: одна из компаний направилась наверх, где располагались комнаты, в одной из которых накануне ночевали Алоиз и Готтфрид. С еще одной компанией сидел бармен.

Они вышли. Мария и Готтфрид переглянулись.

— Тут точно спокойно? — переспросил он.

— Чего ты так опасаешься? — она наклонила голову. — Здесь бывают разные люди, и грабители в том числе. Но с партийными стараются не связываться.

— Полагаю, молодой человек боится не людей, — рядом с ними — точно из-под земли вырос! — появился пианист во фраке.

— Тило, нельзя же так пугать! — возмутилась Мария. — Готтфрид, это Тило — здешний пианист и просто очень хороший человек. Тило, это Готтфрид, он партийный ученый.

— Я вижу, — Тило хитро улыбнулся, стекла очков блеснули на его лице, а нити седины — на висках, ярко заметные даже на светло-русых волосах. — Что партиец, вижу, — уточнил Тило, садясь. — И что же вы изучаете?

— Физику и физическую химию, — у Готтфрида в горле встал противный ком. Распространяться о работе среди беспартийных точно не стоило. С другой стороны, мало ли ученых и мало ли, чем они занимаются…

— Приносите пользу военной промышленности или гражданскому населению? — поинтересовался Тило. — Впрочем, что это я, — спохватился он. — Можете не отвечать. Это все мое любопытство.

Он достал портсигар и предложил закурить Марии и Готтфриду. Готтфрид привычно отказался, Мария же смяла изящными пальцами папиросу, прикурила и, улыбаясь, выпустила облачко дыма.

— Так вот, — продолжил Тило. — Вы же опасались не людей, верно? Точнее, не в полной мере людей.

Готтфрид облизал пересохшие губы. Он вспомнил о твари, и у него снова совершенно не вовремя вспотели ладони.

— Вы не переживайте. Здесь, в Берлине, это не редкость, — Тило откинулся на спинку стула. — Конечно, на нижних уровнях. Даже сюда они редко когда добираются.

— Но все-таки добираются, — мотнул головой Готтфрид. Хотелось встать и отправиться за Алоизом и Магдалиной, но от этого шага останавливало лишь то, что Алоиз не простит, если он испортит им волшебный момент уединения. Оставалось еще, конечно, то, что сказала Мария, но Готтфрид был уверен: кто-кто, а уж Алоиз достаточно обходителен, чтобы Магдалина не пожалела о том, что вообще связалась с ним.

— Скажите, сколько раз вы видели зараженных? — Тило вглядывался в него водянистыми глазами так, точно видел заднюю крышку Готтфридова черепа.

— Один, — выдохнул Готтфрид, залпом допивая оставшееся в кружке пиво.

— Когда? Где? — Мария нахмурилась.

— Несколькими уровнями ниже. Сегодня…

Готтфрид взял со стола матерчатую салфетку и вытер уже порядочно мокрые руки. Облекать впечатления в слова не хотелось. Слепое существо вызывало у Готтфрида какое-то глубинное, первобытное отторжение. Он слышал о них, видел репортажи с пустошей, но в Мюнхене подобных тварей отродясь не водилось. И он даже представить себе не мог, что в Берлине, сердце Арийской Империи, встретит зараженных.

— И много их было? — полюбопытствовал Тило.

— С-сначала одно, — Готтфрид сглотнул, но от кома избавиться не удалось. — Потом появились другие, но мы улетели.

— Одно? — Тило приподнял бровь.

— Угу. Слепое. Оборванное, полуголое, все в язвах. И даже не разберешь, прости фюрер, баба или мужик, — Готтфрид продолжил мять в руках уже изрядно влажную салфетку.

— О, это вам несказанно повезло, — усмехнулся Тило. — Обычно они выглядят более цивилизованно. И интеллект, как правило, сохранен. И пола все-таки определенного, хотя встречаются сюрпризы.

Воображение услужливо подбросило Готтфриду пару соответствующих картин, и он едва сдержался, чтобы не скривиться.

— Но они и правда бывают агрессивными, — задумчиво проговорила Мария. — И, в отличие от простых грабителей, к партийцам питают большую ненависть, чем к таким, как мы. Впрочем, их можно понять.

— Но… — Готтфрид потер затылок. — Если Партия в курсе… Почему с ними ничего не сделают? Не выселят в резервации, в Трудовые Лагеря…

— Вы это у нас спрашиваете? — на лице Тило играла по-отечески теплая улыбка.

Готтфрид смешался. Он проявил себя не лучшим образом перед беспартийными. Можно сказать, опозорился. Теперь он судорожно пытался убедить себя в том, что он — ученый, и вовсе не обязан знать о таких деталях, как политика Партии относительно… А, собственно, относительно кого? Ну не люди же это. И даже не унтерменши. Вряд ли что-то выше уровня животных. А то, что этот Тило сказал про сохранный интеллект… Так у многих не-арийцев, да что там не-арийцев — даже черных людей из той же Африки, на месте которой теперь неумолимые воды Мирового Океана — было подобие интеллекта, и иногда оно даже достигало уровня расово верных индивидов. Впрочем, это было скорее исключением. И потом, Тило вряд ли проводил спецтесты. Может, ему вовсе показалось — неужто он прямо так уж контактировал с этими чудовищами, чтобы оценить такую многогранную штуку, как интеллект?