За чертой времени

Командарм Ефремов, в блиндаже которого полчаса назад полковник был, вел себя так, будто ничего серьезно-опасного не происходит. Генерал-полковник не удивился появлению Сорокаустова, словно ждал его с минуты на минуту, и, когда начполит подошел к столу, за которым тот сидел, читая какие-то бумаги, Ефремов, поздоровавшись, будничным, «рабочим» голосом сказал:

— Арсентий Давыдович, поезжай, дорогой, к Федоровскому. Два его полка отходят, третий, похоже, окружен — связи нет, а может, он преувеличивает: ночь, неразбериха. Хуже нет неясности. От суеты до паники и шага нет. Вот где они прорвались. — показал Ефремов на карте. — Найдешь?

— Найду. Днем я был у него.

— Охрана есть?

— Да.

— Твое хозяйство сильно побило?

Думаю, раскидало. Оставил капитана разобраться и навести порядок. Остальные подчистую — в дивизиях.

— Будь, дорогой, осторожен: их разведка да и просочившиеся группы кругом шарят. Слоеный пирог получился. С богом, Арсентий Давыдыч!

Всматриваясь туда, где шел бой, Сорокаустов мельком вспомнил предостережение командарма насчет осторожности: вражеская пехота небольшими группами вполне могла проникнуть сквозь наши неплотные боевые порядки. И еще он знал — можно напороться и на немцев, переодетых в нашу форму, или на власовцев, пять дней назад появившихся в полосе действия армии. «Еще проскочить немного? Прямо по полю?»

— Туда! Газуй!

Миша-шофер пробурчал что-то себе под нос, с опаской поглядывая «туда», и рванул машину вперед, по кочкам, ухабам и грязным лужам, разбрызгивая земляную жижицу в обе стороны. «Бобик» мотало и трясло, «пассажиров» бросало взад-вперед, подкидывало, и они, хватаясь друг за друга, ударялись головой о перекладины. Но молчали, напряженные, сосредоточенные на неизвестном — что будет дальше? Где они окажутся через несколько минут?

Не проехали двухсот метров, как «бобик» прочно застрял, упершись передними колесами в стенку глубокой канавы, наполненной водой.

— Дай мой автомат, — сказал Сорокаустов Мише. — Оружие у всех есть? Тогда за мной. Не отставать.

— И мне? Товарищ полковник, я не могу бросить машину. Подожду вас здесь: попробую вырвать.

— Бери автомат! — повысил голос Сорокаустов. — Все? Вон туда, к деревьям.

Было уже, наверное, часа два или три ночи, и чернота стала заметно рассеиваться, так что теперь, не приседая, впереди можно было разглядеть привыкшими глазами очертания гребешка леса, правее — поселение, которое огибала дамба, крыши окраинных домов, ближе — два черных пятна каких-то сараев, чуть поодаль — копешки сена. Дождь перестал, но в воздухе пылью висела, плавала морось.

Петухов, Сидоров-младший, Вилов и замыкающим Миша-шофер с натугой тащились за полковником, он, слышно было, тяжело, с присвистом, дышал и пыхтел. Сорокаустов, обливаясь потом, размашисто шагал по чавкающей, пропитанной дождем земле, привычно и экономно тратя небогатые силы: они еще пригодятся «там», куда он тянул за собой четверку. Еще в политотделе Миша-шофер вооружил «приблудных» двумя автоматами, русским и немецким, который взял Петухов, а Андрею досталась трехлинейка и к ней всего одна обойма патронов. Миша не без умысла хотел было одарить Андрея своими ППШ, да в последнюю секунду хватился: если ехать вслепую да еще в гущу «слоеного пирога» (охо-хо) — мало ли что, тогда чем он будет отбиваться? А солдатишка зеленый, самодельный, пока бесполезный, можно сказать, — ему для видимости довольно и винтовки. Хорошо, Андрея выручил главстаршина, сунув ему парабеллум, что выменяли они на махорку у раненых, и Андрей сейчас нес винтовку закинутой за спину, в правой руке сжимал трофейную «пушку» на боевом взводе: нажми на спусковой крючок — всадишь. Петухов давеча сказал Андрею:

— Штука надежная. В случае чего — выручит. Слышь: не отлипайся от меня, а то уложат. Мои слова лови на лету, без звука. Ну, Андрюха, сожмись в кулак — вот оно, начинается. Не разевай рот, не робей.

А пока ждали Сорокаустова, Петруха сперва сам выстрелил из парабеллума, потом позволил пальнуть Андрею и показал как менять обойму и ставить на боевой взвод, вспомнил вагонных менял.

— Не обманули. Машинка!

Андрей сам не зная почему, и не сомневался, что «парабелл» — убойный здорово, и сейчас, вышагивая за Петуховым, стараясь ступать в его след, упарился сильно, весь взмок с непривычки, и винтовка, вначале показавшаяся просто увесистой, теперь давила плечо вниз, ремень натирал кожу, и рукоятка затвора долбила позвоночник. Подумал: «И «парабелла» хватило бы, да поздно — трехлинейку не бросишь же, раз взял, и теперь придется таскать лишний груз».

— Дядя Петя, куда идем?

— На кудыкину гору. Придем — узнаешь. Слепой? Видишь, видишь? Да вон меж кустов мелькают. Помалкивай.

Не только Петухов, все заметили: впереди, прямо на них, идут трое, вдруг, почуяв неладное, остановились. Вслед за Сорокаустовым, подавшимся в сторону, залегли в мокрую траву остальные.

— Узнай, кто такие? — прошептал полковник.

Через несколько секунд главстаршина, скользнувший влево-вперед, гаркнул из-за куста:

— Стой!