За полями, за лесами, или конец Конька-Горбунка. Сказка

«Надо – сроч-но! – рыть траншею.

Тут ошибочка проекта.

Кто ошибся? Скажем, некто.

Но… не здесь мне объяснять.

Где асфальт, бетон – всё снять.

Углубиться… – вот чертёж…

Ясно?» –

«Я-а-сно!» –

«…Так, ну что ж…

Ни пера вам и ни пуха!»

(Щёку трёт и греет ухо.)

«Да-а… Здесь грунт – песок, суглинок.

Экскаватор надо б с клином.

Но… – расцвёл улыбкой шеф,

как-то весь похорошев. –

Ему – тесно, вам – просторно…»

Юркнул в «Волгу» вдруг проворно,

жест – счастливо, до свиданья…

Ну – довольны? Как заданье?

Молодым легки привычки,

загораются, как спички:

натянули рукавички,

и – айда, кувалда, лом,

клином клин, с плеча кайлом!

Лом по гальке с мёрзлой глиной

словно зуб – ирис «кис-кис».

До чего ж ты, смена, длинна!..

«Эй, нажми, чего раскис!»

Телогреек ком в сторонке,

на снегу ремни змеёй.

Ветер крутит, как в воронке,

и морозец ой-ё-ёй!

Иней волосы узорит,

пар клубами вверх, в зенит.

На руках горят мозоли,

а душа поёт, звенит!

Ночью в судороге мышцы,

утром пальцы рук не сжать.

И уж нет… ну той излишцы,

чтоб к девчонкам побежать.

Но… О, труд, – первопричина! –

полнит он всего верней

тело – мышцами парней,

дух – суровостью мужчины!

Месяц как шагнул ходулей,

и зимы подрезан лёт.

Ветры тёплые подули,

снег сошёл, и стаял лёд.

Всё, привет зиме-беглянке!

Веселей лопат подкоп.

Ух, траншея, как окоп.

Что окоп: накрой – землянка.

Чистых стен отвес прохладен,

так и хочется погладить.

Ровен край, стреляй – по нитке.

Черенки лопат – зенитки.

Ну, ещё денёк – и точка.

Уф-ф… какой же чёртов труд!

И – весна-а… Тепло, листочки.

И травинки вон как прут!..

Что такое? Рёв и гуд…

Ближе, ближе, напирая.

Что?! И замерли у края:

в том конце, резвясь, играя,

гад-бульдозер… труд их – в ров?!

И Никита в один мах

(как – не помнит – лом в руках)

дико взвыл: «Ты что же… гад!»

В лоб на трактор, лом обрезно…

И бульдозер, зверь железный,

дрогнул вдруг, пополз назад.

Камень встретила коса.

Долетели голоса.

Плечи разом вниз печально.

Обернулся – рядом «сам»,

этот… тип, его начальник.

Шаг к нему шагнул Никита,

приподнял – отбросил лом.

«Я – дурак, мне поделом.

Но ребята… Зачем они-то?»

«Так случилось», – шеф устало.

«Нос разбить за это – мало!»

«Смел, гляжу. Но я смолчу, –

и Никиту по плечу:

А работа – оплачу…»

Ссёкся голос (после ахай):

«Знаешь что? По-шёл ты б… свахой!»

Прочь шагнул скорей…

Ребята,

лица все – вопрос немой.

Молча взял свою лопату,

сам спросил: «Пошли домой?»

А бульдозер вновь итожит,

стенки сыплются от дрожи.

Шеф всё смотрит на часы…

«…Тут никто нам не поможет».

«…Может, всё же он доложит?»

Спор, колеблются весы.

«…Значит – надо!»

«…Совесть где ж?..»

Вдруг…

Машин лихой кортеж.

«Чернь» с нолями, частью «беж».

Э-э, видать, министр, не ниже.

К ним идут, всё ближе, ближе.

(Шеф сухие губы лижет –

да-а, уж тут совсем он нулик.)

Поздоровались – кивнули.

Главный: «Что тут?»

Все взглянули

друг на друга…

«…Зачищаем… –

вразнобой ребят ответ. –

Тут вот яма… был кювет…»

«Может… честь чью защищаем?

Подозрительно. Но что же,

честь мундира – не рогожи –

тоже надо защищать.

Продолжайте… «зачищать»!»

И пошли, глазами в небо…

«…Эх, такую должность мне бы!»

«…В цирк осла всё ищут – не был?»

А Никиту распрямило,

будто в бок достали вилы:

сын Гаврилы, сын Данилы –

тоже в свите? – На коне-е!..

Разговором думы сбиты,

донеслось тут до Никиты:

«… Д’грязны ж мы совсем, небриты».

«…Ничего, прошу ко мне».

То парторг отстал от свиты.

Мы не жили, как Онегин

и не ели, как Дюма.

Тех страстей не знали, неги,

той игривости ума –

диктовала жизнь война.

Сожалений горьких мука?

Иль сомнений тяжкий гнёт?

Чепуха!.. Но жизнь – наука,

учит всем, с чем в лоб столкнёт.

Каждый хочет как получше,

в круговинке обжитой.

Каждый всё сполна получит:

вот мелькнул надежды лучик,

вот разминулся с мечтой.

Так зачем, к чему бесплодно

гладит рябь утюг холодный?

Чтобы мысль дипломатична,

чтоб слова патриотичны.

Боль, обиду крикни зычно –

сразу как-то непривычно,

словно боль своя – чужачка.

Словеса! – резины жвачка…

Взгляд Никиты тих, задумчив.

Полно, надо ль себя мучить?

Жизнь – не старая девица,

ей не надо молодиться.

Ни румян-белил, ни пудры.

Весь уклад простой и мудрый –

от истоков обихода

(философская скрижаль):

рады мы весны приходу,

и зимы ухода жаль;

так всю жизнь без укороту,

чтоб и летом, и зимой –

утром с радостью в работу,

вечер – с радостью домой!..

Тих, просторен кабинет,

сероватый свет в окне.

Вроде б уж куда, ребята,

плечи, грудь – не надо ваты, –

жмутся к стенке робковато,

думой все в своей вине.

Взгляд парторга строг и въедлив.

«Знаю всё», – сказал, помедлив.

(Под Никитой скрипнул стул,

шеф чуть голову пригнул.)

«Тот проект… Ну, дело в общем:

ваш начальник предложил

сделать лучше, легче, проще.

Ждали верха утвержденья,

вот-вот, думали, придёт.

А работа – разве ждёт?

И пришлось принять решенье.

Но вчера получен в тресте…

Это всё вам надо б знать». –

«…Ну не мог я им сказать!» –

«Да-а… виновны, значит, вместе,

и за то нас – наказать!

Вот. Работа есть работа.

А… в защиту ваша прыть –

дорога вам стройка? То-то!

И отныне – так и быть!

Ну, понятно? Всё. Спасибо.

Чтоб в дальнейшем без обид!»

(Что, «спасибо» так знобит?

Так, наверно, в дни Турксиба.

Так, наверно, враг был бит…)

«…Иванов! Одну минутку.

Как вам с… шефом: быть друзьям?»

Хмур Никита. Как бы в шутку:

«Если б без траншей и ям…