За пределами ведомых нам полей

Но даже без супероружия, изобретенного через тридцать лет, опыт Великой войны оказался настолько новым и шокирующим, что осмыслить его можно было только с помощью легенд и мифов, ставших на время явью[137]. Рассказывали о распятом канадском солдате; о дикарях с Ничейной Земли – дезертирах с обеих сторон; отступая от Монса в августе 1914-го, британские солдаты видели ангела с пламенным мечом, скакавшего на белом коне. Вскоре количество ангелов возросло до трех, а газета «Ивнинг ньюс» напечатала рассказ Артура Мейчена о том, как Св.Георгий привел на бой лучников, сражавшихся пять веков назад при Азенкуре, и те разгромили германскую орду; вскоре достоверность этого события перестали подвергать сомнению. А вот рождественское перемирие 1914 года действительно было: солдаты пели праздничные песни, обменивались с противником шоколадом, сигарами, виски и джемом, фотографиями своих близких; даже играли в футбол. Британское командование поклялось, что такое не повторится, и год спустя приурочило к Рождеству бомбардировки.

Сигнальные ракеты – «огни Вери», названные так в честь американского изобретателя, – были тут же переименованы солдатами в «огни фейри»; газетчики изощрялись, называя невиданную прежде технику – танки! – «ихтиозаврами», «мастодонтами», «левиафанами», «бармаглотами», «снарками» и даже «буджумами». Немецким солдатам (если верить «Таймс») казалось, что танками движет некая сверхъестественная сила, а то и сам дьявол. Менее суеверный английский корреспондент, следивший за битвой на Сомме, писал о том, что танки словно вышли «из военных сказок (fairy-tales of war) Г.Дж. Уэллса». Еще бы: ведь великий фантаст за одиннадцать лет до войны описал «земные броненосцы» в одноименном рассказе.

И еще один весьма показательный пример. В 1919 году, вернувшись в Оксфорд с войны, Роберт Грейвс – в будущем замечательный поэт, романист и мифограф – разговорился с преподавателем англосаксонского языка, который отзывался о своем предмете с разочарованием, чуть ли не с презрением: едва ли хоть одна строка древней поэзии сохранила литературную ценность. Грейвс не согласился. «Я думал о том, как Беовульф лежал, завернутый в одеяло, среди взвода пьяных танов, расквартированных на Готланде; о том, как Юдифь отправилась на променад в штабную палатку Олоферна; о том, как под Брунанбургом дрались штыками и свинчатками, – всё это для многих из нас оказалось куда ближе, чем атмосфера гостиных и охотничьих парков XVIII века» («Прощание со всем этим», 1929)[138].

Беовульф, сражающийся с великанами и драконом, внезапно стал современником: он тоже был обречен на поражение.

Не только реальность превращалась в миф, но и наоборот. В сказании, которое Толкин напишет, едва вырвавшись из окопов при Сомме, к стенам эльфийского града Гондолин подступит «полчище чудищ, каких до тех пор не было видно, и не появится вновь до самого Великого Конца»: это драконы, железные, медные и бронзовые, чей жар пополняют огненные источники; огромные змеи способны переползать любые препятствия, и во чреве их сидят орки.

А в 1921 году американский писатель Джеймс Брэнч Кэбелл[140] опубликовал роман «Земляные фигуры», где поведал, среди прочего, о том, как в XIII веке граф Мануэль освобождал вымышленную страну Пуатем от власти норманнов.

«…Как указывал Мануэль, это была борьба, какой свет еще не видывал, борьба за мирное детство. Никогда еще, как он выражался, не велось войны ради того, чтобы покончить с войной навсегда и гарантировать прочный мир, и никогда люди не сражались за столь славное дело. И на всех эти возвышенные мысли оказывали благоприятное воздействие…

Так что сражения продолжались всю весну, и в Пуатеме они казались очень важными и беспримерными, какой война обычно видится людям, участвующим в ней: тысячи мужчин были убиты, к огорчению их матерей и возлюбленных, а весьма часто и жен.