За тобой

— Сейчас, Бэлла… Дай мне минутку отдышаться… — и секундой спустя принимался по новой её ублажать. В общем-то, ей хватило бы гораздо меньшего, а такая тактика работала и вовсе «на ура». Короткие яростные толчки Давида, которыми он её накачивал, вытрясали всю дурь из башки. Бэлла хрипела, в агонии впивалась ногтями в его крепкие ягодицы, царапала спину и подавалась навстречу бёдрами, потому что не было ничего слаще, чем ощущать, как от напора Гройсмана расходятся мышцы, как её тело уступает миллиметр за миллиметром и как вместе с лёгкой болью там, нарастает колоссальное сексуальное напряжение и потребность кончить, высушить, выдоить его. Взять всё, что он может ей дать. Но и не только это… Держать его за руку потом, слышать его сбившееся дыхание и рваный ритм сердца, зная, что она этому причина, казалось едва ли не большим удовольствием.

— Провокаторша ты, Ольга.

— Да я же тебе добра желаю. Не позволь прошлому перечеркнуть своё настоящее.

— А ты-то сама его отпустила? Ты шесть лет проработала в эскорте, чтобы вернуть себе бизнес, которого подонки отобрали у твоего покойного мужа! Шесть лет…

— Но я же своего добилась.

— Да. И что? Тебе стало легче? Или, может, ты стала счастливее?

Видно было, что Ольгу задели её слова.

— Не знаю. Я сейчас уже ничего не знаю. Поначалу меня поддерживала жажда мести, а теперь… Я не совсем понимаю, за что мне держаться. У меня нет никакой цели.

— Может, ей может стать моё предложение? — Бэлла оттёрла красные от клубничного сока руки салфеткой. — Я тебя не тороплю. Времени еще полно, но вдруг ты захочешь помочь?

— Я подумаю, — вздохнула Ольга. Встала вслед за Бэллой, чтобы проводить ту до машины.

Прощание вышло тёплым и немного неловким из-за последнего разговора. Тем не менее, Ольга махала вслед их машине рукой до тех пор, пока они не скрылись за насыпью. Родька внимательно следил в окно за проносящимися мимо деревьями и осоловело моргал глазёнками.

— Какая-то ты невеселая, — ободряюще улыбнулся Давид и сжал ладошку Бэллы. — Не хочешь домой?

— Может быть. Здесь так хорошо…

Это было не объяснить, но чем дальше вилась серая лента дороги, тем сильней становился преследующий Бэллу страх. Мистический страх, что на той реке, где всё началось, всё и закончится. Это было их место. Их время. А вне его было ли хоть что-то… их?

Всю дорогу до дома, все пять, нет, почти шесть часов, Давид развлекал её рассказами о своём детстве, передрягах, в которых ему довелось побывать на службе. И хоть он выбирал только весёлые истории, ей за ними виделось больше. Она была одной из немногих, кто знал о жизни секретных спецподразделений не понаслышке. Когда ребята из одного такого отряда вызволяли её из плена, Бэлле удалось поглядеть их работу изнутри. Собачья это была работа, да… Так что Гройсману её обмануть не вышло. А к тому же Бэлла своими глазами видела его раны. Ласкала их пальцами и целовала, зная, что именно эти нехитрые ласки сводят его с ума. И её тоже сводят — мыслью о том, что он ведь мог и не выжить, они могли бы не встретиться. Вообще никогда не встретиться… Гос-по-ди! И как тогда она? И что? И зачем? Жила бы, старела, так и не узнав, что так бывает?

— Эй, ты чего? Бэлла!

— Ничего, — стряхнула сон с лица. — Задремала и какой-то ужас приснился.

— Родька тоже задрых, — сказал Давид и провёл по её щеке пальцами. — Мы уже подъезжаем. Минут пятнадцать — и будем дома.

Да. Он у себя. Она у себя. И может быть, она выспится наконец-то, потому что рядом с ним практически не спала. Так срабатывали защитные инстинкты, видимо. Которые чхать хотели на то, сколько лет прошло с тех пор, когда ей приходилось делить кровать с кем-то чужим, ненавистным и бодрствовать из страха.

Растревоженная, Бэлла первой выскочила из машины, стоило ей остановиться. Как раз в этот момент у Давида зазвонил телефон, он приложил трубку к уху, и до неё донеслось его тихое:

— Да, Люб? Привет… Не слышал, да… И перезванивал, конечно. Что за срочность у тебя? Ах ты узнала… Нет! Я ничего знать не хочу. Да плевать мне… Не смей лезть в мою жизнь! Что ты сказала? Чёрт! Вот же вздорная баба!

Бэлла прислушивалась к чужому разговору, хотя, конечно, делала вид, будто ей до него дела нет. Она открыла дверцу, расстегнула ремни на Родькином автокресле. А у самой в груди — «бум-бум-бум». Что надо этой Любе? Что и про кого она узнала? Могло ли это касаться её прошлого? Нет. Наверняка, нет. Так почему же ей так безумно страшно? И что, если этот страх теперь навсегда? Нет, не того, что её раскроют, что правда станет для него неподъёмной.

— Мы пойдём.

— Куда пойдём? Ты что, сама коляску потащишь?

— Я привыкла.

— Да стой же ты! Что случилось?

— Ничего. — И даже её голос звучал довольно-таки ровно на этот раз, а он всё равно каким-то образом понял… И не понял в то же самое время.

— Ты что, ревнуешь, что ли? Ну-ка посмотри на меня!