Забвение истории – одержимость историей

Но память о сорокалетней истории ГДР не может ограничиваться мемориалом, она должна сохранить что-то и из повседневной жизни граждан ГДР, которая тоже стала историей. Более молодое поколение жителей ГДР уже говорит: «Нет места, где они могли бы найти свое детство»[504]. Найти его теперь можно разве что на блошиных рынках. Ведь блошиные рынки являются первой стадией культурного забвения; благодаря индивидуальному признанию ценности старых вещей, их коллекционированию или субкультурному воскрешению к жизни можно на время задержать процесс ухода или перехитрить его. Язык, вещи, ценности, ритуалы – все это бесследно ушло из быта, а теперь исчезают из облика города и архитектурные реликты этого прошлого – отчасти тихо в результате расчисток, обновлений, перепланировок, а отчасти шумно, под аккомпанемент ожесточенных споров. Присмотримся еще раз к аргументам обеих сторон.

Речь идет, прежде всего, о трех ценностях, к которым апеллируют сторонники берлинского Городского дворца. Во-первых, это эстетическая ценность: берлинский Городской дворец был крупнейшим архитектурным сооружением в стиле барокко к северу от Альп. Во-вторых, имеется в виду ценность для локальной и национальной идентичности: Городской дворец (а также его предшественники) является почти ровесником Берлина, а потому уникальным воплощением его долгой истории; прусская символика отчасти придает отблеск былого федеративной республике, эстетически невыразительной и не богатой собственным историческим прошлым. В-третьих, это ценность культурной традиции: Городской дворец в центре Берлина устанавливает связь с прусским Просвещением и Гуманизмом.

Именно с этими традициями порвала ГДР; для Вальтера Ульбрихта Городской дворец служил лишь символом эпохи феодализма, мешавшим осуществлению воли народа, поэтому сохранен был только фрагмент дворца, «балкон Либкнехта», в качестве трофея для галереи основоположников пролетарской традиции.

Противники реконструкции говорят о ценности исторических свидетельств. По их мнению, наряду с творениями Шинкеля и замыслами Шпеера в Берлине должны быть сохранены проекты главного архитектора ГДР Германа Хензельманна, в частности Аллея Сталина и телевизионная башня. Не только те, чья жизнь непосредственно связана с историей ГДР, протестуют против устранения этих слоев времени из облика города и сознания людей. Историю, по их мнению, нельзя сводить к эклектичному отбору и к идентификации с определенными эпохами. Нельзя упразднять короткую историю ГДР, которая пока еще глубоко укоренена в памяти, являясь частью совместного горизонта памяти, ради долгой истории Пруссии, которая, однако, не закреплена традированием от поколения к поколению и не подтверждена живым переживанием, ибо такое упразднение ведет к выхолащиванию исторического сознания и устранению из истории ее реального содержания (Entwirklichung).

В центре Берлина все окружено историей, и ее прирост происходит непрерывно, так как все, что строится сегодня, завтра тоже станет историей. Это историческое богатство превосходит наши возможности, поэтому на практике защитники памятников прошлого не могут сохранить все – от школьного здания до бассейна или подземной парковки, аргументируя это тем, что мы имеем дело с «оригиналом», имеющим ценность исторического свидетельства». Вопрос о сохранении памятников прошлого становится актуальным лишь тогда, когда время уже произвело свое разрушительное воздействие и дефицит уцелевшего открыл нам глаза на ценность того, чему грозит исчезновение или что уже поглощено фурией уничтожения. Центральный вопрос нынешних дебатов о реконструкции заключается не в том, насколько все исторично. Скорее, его можно сформулировать так: что именно мы хотим признать частью нашей истории? Какую историю о себе мы намерены рассказать и сохранить в памяти?

С нынешней точки зрения архитектурные сооружения послевоенного модерна (будь то в ФРГ или ГДР) не заслуживают статуса исторического наследия. Если довоенная архитектура пользуется признанием и уважением, то послевоенные здания обычно сносят без особых сомнений. Адриан фон Буттлар не разделяет подобного подхода и выступает в защиту зданий, которые либо считаются «политически неугодными», либо неквалифицированно оцениваются как «безобразные». Он ратует за признание архитектуры в качестве носительницы памяти и за сохранение гетерогенности в облике города. Он предостерегает от стремления «скроить для нашего будущего подходящее прошлое», подчеркивая, что «история является конструктом из весьма разных историй и взглядов, поэтому ее архитектурные свидетельства должны отражать многообразие действующих субъектов и идей, включая неугодные нам»[505].

Резюме