Забвение истории – одержимость историей

В 1948 году вышла книга, которая лучше других отразила и определила дух времени, присущий пятидесятым годам. Написал ее искусствовед Ханс Зедльмайр, а называлась она «Утрата середины» («Verlust der Mitte»). Книга описывает эволюцию модерна в изобразительном искусстве, увязывая ее с утратой единого стиля, который охватывал бы все сферы современной жизни. Немцы переживали эту утрату в период 1940–1960 годов вполне конкретно как разрушение исторических центров многих городов или такое их восстановление, которое порой уничтожало и то, что пощадила война.

После войны были снесены и другие городские дворцы, причем как на западе, так и на востоке Германии, например в Галле или Брауншвейге. Поэтому немецкие туристы с таким интересом осматривали города верхней Италии, центром которых служили романские соборы с их сохранившимся историческим окружением. Утрата центра тяжело переживалась в разделенной Германии еще по одной причине: в эпоху холодной войны центром Германии, Европы и расколотого мира стала разделяющая их Берлинская стена. Лишь с ее падением встал вопрос о новом центре. На протяжении пятидесяти лет этот символический центр пустовал. После долгого отказа от традиций, от чувства национального достоинства и национальной истории Берлин во многом наверстывает упущенное, причем с такой энергией, которая грозит похоронить под собой недавнюю историю, а именно бывшую столицу ГДР.

Вопрос, поставленный Чеславом Милошем по отношению к таким городам, как Кёнигсберг или Вильно, относится и к Берлину: как впишется он в цепь поколений этого города? Клаус фон Бойме назвал Берлин «асинхронным городом»[506]. Впрочем, любой город асинхронен из-за своей многослойной, палимпсестной структуры. Вопрос лишь в количестве этих асинхронностей, которые сохранились в зримом виде и присутствуют в сознании жителей. Благодаря селекции определенных эпох, на которых акцентируется визуальное внимание, с помощью реконструкции возникают музеальные зоны темпоральной однородности, в результате чего естественная гетерогенность города обретает единые в стилевом отношении исторические кулисы. Архитектурные реконструкции не должны заходить настолько далеко, чтобы создавался некий гармонизированный образ определенной эпохи за счет иных слоев времени. Ведь чем дальше отстоит от нас реконструируемое прошлое, тем больше слоев истории приходится уничтожать и предавать забвению в процессе реконструкции[507].

Можно предположить, что историзация сама является историческим феноменом, то есть переживает эволюцию сознания и ценностей. Модерн принципиально двойственен, он стремится и к разрушению, и к сохранению. Маятник колеблется между обоими полюсами, и найти баланс между крайностями нелегко. После войн и культурных революций ХХ века значительно возросла потребность в исторической устойчивости, как ее описывал упомянутый выше Рёскин. Многие чистки, форсированные модернизацией или тоталитарной политикой, повинны в усилении аффективного отношения к старой и домодерной архитектуре. При этом ценность сохраняемого памятника заключается не просто в его историчности, ведь «историческим» рано или поздно оказывается все, что сделано человеком. Эта ценность должна подтверждаться каждым новым поколением или создаваться заново, причем критерии оценки постоянно изменяются, что в условиях демократии ведет к ожесточенным спорам.