Загадка Пушкина

Набожного А. И. Тургенева чрезвычайно смутила строка, где Пушкин мимоходом отрицает бессмертие души в христианском понимании[29]. Так что, судя по всему, и поэт, и его гость воспринимали стихотворение абсолютно серьезно.

Как ни крути, любая трактовка «Памятника» оказывается либо нелепой, либо скандальной.

Загвоздка в том, что и молодой автор «Прелестницы», а затем «Деревни», и умудренный творец «Памятника» не пытался выразить подлинного себя, но всего лишь транслировал обиходное представление о том, каким полагается быть поэту. А именно, ему надлежит хранить целомудрие, отвергать порочные соблазны, любить буколическое уединение, проповедовать благонравие, принося тем самым пользу, а еще, разумеется избегать тщеславных помыслов и мелких дрязг. Итоговый автопортрет целиком совпадает с типовыми воззрениями «ничтожной толпы», не имея абсолютно ничего общего с реальным Пушкиным.

Для того, чтобы выйти из тупика, исследователям достаточно понять, что слова Пушкина в четвертой и пятой строфах «Памятника» не вырвались из глубины души, не прошли через жесткий рассудочный отсев. Поэт зарифмовал разрозненный набор попугайских стереотипов, ухваченных машинально и оттого взламывающих логическую цельность сказанного.

Вообще-то всякий раз, обнаружив у Пушкина проблеск мысли, надо прежде всего поинтересоваться, откуда он ее позаимствовал.

На духовное формирование поэта в отрочестве изрядно повлиял его лицейский профессор А. И. Галич, позднее писавший: «…когда художник предается влечению вдохновенной фантазии, тогда он добровольно и с сознанием подчиняет себя только высшей необходимости»¹⁴¹. Надо полагать, на своих лекциях он рассуждал именно в таком духе.

Вот эту чужую красивую мысль, крепко усвоенную за лицейской партой, Пушкин затем неоднократно повторял в своих стихах, ничуть не смущаясь тем, насколько чужды его собственной натуре прекраснодушные взгляды шеллингианца Галича. Точно так же его не заботило и то, что в «Памятнике» на горделивые рассуждения древнеримского поэта механически наложился смиренный тезис лицейского профессора, отчего получилась изрядная логическая мешанина.

Интересна правка, внесенная поэтом в черновик «Памятника». Первоначально четвертая строфа начиналась так: «И долго буду тем любезен я народу, // Что звуки новые для песен я обрел» (III/2, 1034). Один из вариантов строки гласил: «Что в русском языке музыку я обрел».

Действительно, именно в этом зрелый Пушкин видел суть поэзии и свою главную заслугу. В его черновых заметках 1827 г. сказано, что «стихотворство», в отличие от прозы, служит «не для выражения нужной мысли, а токмо для приятного проявления форм» (XI, 60). К тому же году относятся его рассуждения насчет удара «об наковальню» и «известного каданса», под который легко «наделать тысячи» хороших стихов¹⁴².

Но работая над «Памятником», он зачеркивает концептуально точные варианты, и в итоге строка гласит иное: «чувства добрые я лирой пробуждал» (III/1, 424). С. А. Венгеров по такому поводу назидательно вещает: «Пушкин, этот идол всякого приверженца теории „чистого искусства“, в одну из торжественнейших минут своей духовной жизни превыше всего ценит в литературе учительность»¹⁴³.

Тем не менее, окончательный вариант строки смущал многих исследователей. «Чрезвычайно затруднительно указать, где именно Пушкин пробуждает „добрые чувства“»¹⁴⁴, — писал, например, В. В. Вересаев.

На самом деле и тут все проще простого. В 1819 г. император Александр I, прочитав стихотворение «Деревня», сказал генералу И. В. Васильчикову: «Faites remercier Pouchkine des bons sentiments que ses vers inspirent», т. е. «передайте благодарность Пушкину за добрые чувства, которые его стихи вызывают»¹⁴⁵. Похвала венценосца до того польстила Пушкину, что аукнулась правкой в его стихотворении спустя шестнадцать лет.

Как бы ни восхищался Венгеров и ни удивлялся Вересаев, пушкинский «Памятник» носит несомненные следы той самой подгонки под вкусы публики, о которой писал Р. О. Якобсон. При этом высказанное императором немногословное одобрение для поэта оказалось весомее, чем подкрепленное тысячами стихотворных строк творческое кредо.

Очевидная несуразность рассуждений в «Памятнике» приключилась потому, что стихотворение продиктовано не мудрым и честным самоосознанием, а спотыкающейся логикой приспособленчества к чужим мнениям.

* * *

Итак, не будет преувеличением сказать, что Пушкин всю жизнь исправно подлаживался под расхожие взгляды и общепринятые вкусы.

Мучительная, страшная, чисто русская раздвоенность и разломанность души у него старательно залакирована и отсортирована. Все чистое, благообразное, возвышенное выносилось на публику, то есть на продажу. Все грязное, жуткое, постыдное предназначалось исключительно для частного употребления.