Закатная песнь

Че был в полевом лагере неподалеку и случайно услышал про всё, что случилось, он увидел имя Юэна в каком-то вывешенном списке. И он отправился туда в ночь перед расстрелом Юэна, и ему разрешили повидаться с Юэном, и он услышал всё это, историю, которую сейчас он рассказывал ей – всегда лучше знать правду, потому что ложь пробирается под крышу дома тайком, чтобы устроиться на насест в чужом курятнике, Крис, девонька. Ты ещё молодая, ты только начала жить, и я поклялся себе, что расскажу тебе всё, чтобы потом, с годами, тебя кто-нибудь этим вдруг не поддел. Юэна расстреляли как дезертира, всё было справедливо, он дезертировал из траншей на передовой.

Он дезертировал в один из крошечных просветов между дождями, что поливали обожравшиеся до отрыжки крысиные ходы фронтовых окопов. Получилось это просто и легко, рассказывал он Че, он просто развернулся и пошёл назад. И другие солдаты, встречавшиеся ему по пути, думали, что он вестовой или раненый, или, может, получил отпуск, никто не задавал ему вопросов, он вышел в десять часов утра и днём, держась полей, был в десяти милях от линии фронта, а то и дальше. Потом на него наткнулись военные полицейские и забрали его, он был отправлен обратно, предан военно-полевому суду и признан виновным.

И Че сказал ему, они сидели вместе в сарайчике, где он дожидался наступления утра, Но зачем ты это сделал, Юэн? Ты же отлично знал, что не выйдет сбежать и потом свободно разгуливать. И Юэн посмотрел на него и мотнул головой, Это всё из-за ветра, он пришёл вместе с солнцем, и я вспомнил Блавири, я как будто проснулся, почуяв тот самый запах. И я не мог поверить, что это я стою в этой траншее, было так глупо – торчать там. Вот я и развернулся и пошёл оттуда.

Это походило на вспышку: он пробудился, он был набитым дураком, находясь там; и, как человека, припоминающего, что он делал в зверином диком сне, озарило его воспоминание о Крис в Блавири и о его последних днях, проведенных там, безумцем, безумцем он был, он обращался с ней как последняя скотина, он старался сделать ей побольнее, помучить её, чтобы проснуться от этого кошмара, чтобы заставить её разбудить его; и теперь, при свете выглянувшего на краткий миг солнца, он увидел её лицо, таким, каким видел его, когда она с содроганием отшатывалась от его издёвок. Он знал, что потерял её, она никогда больше не будет его, он понял это в тот момент, когда карабкался наверх из траншеи; но он знал, что будет трусом, если не попытается, даже если не оставалось уже никакой надежды.

Ради этого он и ушёл, вспоминая Крис, чтобы дойти до неё, проходя милю за милей и понимая, что никогда ему до неё не дойти. Но он пообещал ей, что никогда её не подведёт, давным-давно пообещал, в ту ночь, когда держал её, такую пригожую и милую, такую красавицу, в своих объятиях, молодой, переполненный желанием, добрый. Так милю за милей он шёл по раскисшим французским дорогам: она была для него потеряна, но от этого не становилось легче, он попытается снова пройти этот путь до неё, снова увидеть её, сказать, что ничего из его тогдашних слов не было его словами, это была грязь, сочившаяся из пожиравшего его морока. И молодой Юэн вспомнился ему, надо было столько всего сказать ему, столько всего надо было сказать и сделать, если бы он только смог пробиться и прийти в Блавири…