Всё это, вся эта история, показалось Джону Гатри достаточно правдоподобным, хоть он и не держался всяких дурацких убеждений, как Роб и его Ингерсолл, но мир явно кубарем катился в ад наживы и чистогана, возвращались стародавние рабские времена, пасторы катились в преисподнюю вместе с богатеями, при этом, как умелые шлюхи, успевая подмахивать всем остальным. Ибо за тот год, что он прожил в Блавири, с каждым днём горечь охватывала его всё крепче и глубже въедалась ему в сердце. Шло время, весне на смену пришло лето, его сменила осень, и чем дальше, тем яснее видел Джон Гатри – земля тут настолько скверная, что просто непонятно, как дальше быть, в этом году хлеб уродился ещё туда-сюда, но и так ясно, что в обычный год зерно может вообще не вызреть на этих длинных, словно скованных трупным окоченением красноглинистых склонах.
А теперь, вдобавок к этому, с пугающей ясностью, какой не бывало в Эхте, увидел он, что дни малоземельных крофтеров почти истекли, засунутые куда-то с глаз долой времена таких, как он сам, как Че, Каддистун, как Пути и Длинный Роб с Мельницы, последние из фермерского люда, кто деньгу на жизнь выжимал из земли собственными голыми руками. Знамением времени вдруг увиделось ему то, что Джин Гатри покончила с собой, чтобы укорить его и сделать его имя притчей во языцех по всей округе, знамением времени было то, что женщины накладывали на себя руки или же не таясь выставляли на показ своё распутство, как им заблагорассудится, и что деревенские начинали гнаться за деньгой и либо, немногие, вскарабкивались повыше, либо, большинство, валились обратно в свою яму; и мрак кромешный опускался на эту землю, которую он любил больше собственной души и Бога.
И следующим повод для пересудов в Кинрадди дал не кто иной, как Уилл, он и его похождения в Драмлити. Правда, Крис узнала обо всём раньше, чем сплетня добралась до Кинрадди, она услышала её в самом Драмлити, во дворе садовника Голта64
. В тот день бродяжка ушёл из Блавири, она вышла со своей корзинкой, в небе не было ни облачка, стояла раскалённая добела жара, дурманная жара, как из топочной дверцы. По большому тракту носились автомобили, едва не задевая пеших путников, когда она пошагала в Мондинс, тот самый, где в стародавние дни была знаменитая битва. Под мостом широкий ручей нёс свою влагу на запад, к Берви Уотер65, дети кричали и плескались в тени моста, самые смелые прыгали в воду голышом, и она видела, как, вспугнутые, они сверкали белизной тел в каменном убежище.Вскоре стало так жарко, что она сняла шляпу и, обмахиваясь, несла её в руке и так шла вверх по дороге, и, наконец, слева появился Драмлити, некоторые называли эту деревеньку Скайт66
, чтобы поиздеваться над местными, и это очень злило их, в Скайте. Деревня представляла собой всего лишь кучку домов, белых в палящем солнечном зное, сгрудившихся вокруг колокольни, из-за которой над Скайтом смеялась вся Долина, ибо кирки подле неё не наблюдалось. Люди шутили, что каждый раз, когда начинался дождь, жители Драмлити бежали прятать свою колокольню, так они ею гордились, построили её в те давние времена, когда деревню населяли ткачи, и часы, чтоб их не видать вовсе, тогда были ещё на месте, и бой их возвещал ход времени.Таков был Скайт, он поднимался из пыли и старинных запахов, ягоды висели, зрелые, во дворе садовника Голта, и он как-то странно посмотрел на Крис, когда услышал её имя. Потом он принялся отпускать какие-то хитрые намёки и шуточки, пока взвешивал свои ягоды, здоровенный грубый мужичина, он истекал потом на жаре, и от одного его вида можно было самой расплавиться.
Огромным облегчением было оставить позади вонь Скайта и вновь зашагать по мондинской дороге. Но тут она услыхала далеко позади велосипедный звонок и отступила на обочину, но велосипед не проехал мимо, он притормозил, и кто-то окликнул её, робко,