Закатная песнь

Крис не могла заснуть, она лежала и слушала, когда он вернётся, и когда услышала, что он поднимался по ступенькам, шёпотом выкрикнула его имя Уилл! Он остановился в нерешительности за её дверью, и потом поднял щеколду и вошёл, тихо ступая, и сел на край её кровати. Крис поднялась на локте и вгляделась в него, комнату освещал только слабый свет из окна, ночь стояла безлунная, хотя небо было белым от звёзд, и Уилл казался лишь тенью, сгорбившейся на краешке её кровати, с белёсым пятном вместо лица. И Крис прошептала Уилл, я слышала, что ты сказал, перед тем как уехать. Но ты ведь этого не сделал? и Уилл тихо рассмеялся, он не рассердился, Было бы не удивительно, при том, как меня упрашивает половина благочестивых придурков со всего Кинрадди. Но ты за это не беспокойся, я скорее перережу себе горло, чем сделаю больно ЕЙ.

В общем, вмешательство пастора никакого вреда не принесло, к тому же пастору самому пришлось бы побегать перемазанным в дерьме вокруг своего маленького коровника, окажись история Каддистуна о гурдонской девице правдой. А вскоре вокруг него разразился ещё больший скандал, да такой, что люди качали головами и всем видом показывали, как глубоко они оскорблены: все, кроме Длинного Роба с Мельницы, и он Богом клялся, что не слыхал истории лучше с тех пор, как Навуходоносор перешел на травяную диету68!

А вышло это так, в первые дни ноября в Пасторском Доме родилась крохотная девочка, и Преподобный Гиббон раздувался от гордости, в воскресенье он прочитал грандиозную проповедь, Ибо Младенец родился нам69; и было это так трогательно, что старая госпожа Синклер из Недерхилла не сдержалась и всю проповедь прохлюпала в платок; правда, Длинный Роб с Мельницы, когда ему об этом рассказали, заметил: Не стоит ей брать с собой в кирку конфеты с виски. Все остальные были под большим впечатлением, те, кто за последние месяцы малость охладел к Пасторскому Дому, согласились, что за ним, конечно, могли водиться небольшие огрехи, за этим парнем, Гиббоном, но кто в наше время не ошибается? К тому же мало кто во всём Мирнсе умел так мотать головой с церковной кафедры. И – чёрт побери! – всё было бы прекрасно, если бы на следующий день он сам всё не испортил, это был понедельник, он как раз собрался на поезд в Абердин, мистер Гиббон, когда няня крикнула ему, чтобы он привёз маленький ночной горшок для девчушки, в Пасторском Доме ни один ей не подходил. Он слегка покраснел, этот здоровенный кучерявый бык, сказал Очень хорошо, няня бычьим своим голосом и уехал на станцию, ту, что в Фордуне, и оставил там свой велосипед, а сам сел на поезд.

О дальнейших событиях того дня одни рассказывали одно, другие – другое, а третьи – и то и другое сразу. Но, судя по всему, рано поутру в Абердине Преподобный Гиббон столкнулся с какими-то своими друзьями; и они посчитали, что следует отметить такое дело стаканчиком виски. Так что всей толпой отправилась в паб и выпили по стаканчику, а потом придавили его сверху ещё одним, для верности, потом приняли ещё по два-три, чтобы ветром не продуло, на дворе стояла ветренная погода, зима была на пороге. По рассказам некоторых, в самый разгар попойки мистер Гиббон поднялся, чтобы произнести короткую молитву: и одна из подавальщиц стала смеяться над ним, и он погнался за ней из бара наверх, в её комнату, и закончил свою молитву уже там, вместе с ней. Впрочем, всякой брехне, какую тебе нарассказывают, верить не стоит.

Позже днём он, пастор, вдруг вспомнил про поезд, и взял кэб, и купил маленький ночной горшок, и еле-еле успел на поезд, когда тот уже отходил. Едва оказавшись в своем вагоне он, совершенно обессиленный, мгновенно заснул мертвецким сном и беззаботно прохрапел весь путь много миль на юг, совершенно отключившись от окружающего мира.

До этого момента большая часть рассказанного, наверное, могло быть домыслами, причем домыслами злонамеренными, однако дежурный на станции Бридж-оф-Дан в добрых двадцати милях на юг от Фордуна, клялся, что всё дальнейшее было чистой правдой. Он как раз захлопывал двери в купе старого доброго пассажирского с отправлением в 7:30, когда из окна одного вагона, словно бычья башка из соломы, высунулась голова, и у него, у дежурного, челюсть чуть не отпала, когда он увидел на макушке этой головы плоскую пасторскую шляпу. Это Фордун? проревела громадная голова, и дежурный сказал Нет, друг, это хрен знает где от Фордуна.