Закатная песнь

И он открыл кинраддскому пастору дверь купе, и мистер Гиббон, цепляясь ногами за всё подряд, вывалился из вагона и стал протирать глаза, и дежурный указал ему платформу, где пастор мог сесть на поезд, малой скоростью шедший обратно в Фордун. К той платформе вёл нельшой мостик, и пастор полез через него; и первые несколько ступенек дались ему довольно хорошо, однако, добравшись почти до самого верха, он зашатался, и оступился, и раскинул руки. Следующее, что увидел дежурный, был ночной горшок, пулей вылетевший из свёртка и покатившийся вниз по ступенькам моста, соперничая в скорости со шляпой пастора, а следом за ними загрохотал сам пастор.

И потом, когда дежурный поднял его и стал отряхивать, Преподобный Гиббон вдруг разразился рыданиями и начал орошать слезами плечо дежурного, причитая сквозь слезы, какая же, мол, чёртова дыра этот Кинрадди! И каково бы самому дежурному понравилось жить между кустом шиповника и сраным огородом под сенью дома с зелёными ставнями? И, всхлипывая, пастор ещё немного жалостливо побормотал что-то насчёт зелёных ставней и сказал, что в Кинрадди нельзя на минутку прилечь с девицей, чтобы какой-нибудь придурошный пентюх крофтер тут же не начал швыряться в тебя камнями, никакого уважения у них в Кинрадди ни к Богу, ни к церкви, ни к пастору. И дежурный сказал, это ужасно, куда катится мир, он сам подумывал уволиться с железной дороги и заняться проповедничеством, но теперь уж точно не станет.

Потом он помог пастору сесть на подошедший поезд, а сам отправился домой к жене и поведал ей о случившемся; и она рассказала обо всём своей сестре из Охенбли, а та рассказала своему мужу, который рассказал Матчу – так всё и вышло наружу. И в следующий раз, когда он, пастор, ехал по дороге мимо Чибисовой Кочки, из живой изгороди за спиной у него высунулась голова – это был малыш Уот Страхан – и, уж не обессудьте, громко прокричала Что это вы сегодня без горшка?

Хотя уж чья бы корова той зимой мычала, а только не Страхановская; люди говорили, мол, нетрудно понять, с чего это Че так уперся в эту идею про Равенство Богатых и Бедных: ему бы делёжка материальных ценностей пришлась сейчас как нельзя кстати, пока он совсем не загнулся. Возможно, у старого Синклера и его жены было в тот год туго с деньжатами, но суть в том, что не позже декабря Че уже пришлось продавать зерно, обмолот он в том году из всего Кинрадди начал первым. Джон Гатри и Уилл выскочили из дому ни свет ни заря, увидев дым, подымавшийся от паровых молотилок, час спустя Крис пошла вслед за ними помочь жене Че с обедом, ну, и вообще по хозяйству. И ей-богу, может быть, он и загибался, но скупердяем он, Че, точно не был, когда люди явились, топоча, на обед, их ждала похлёбка, говядина, курица и овсяные лепешки, на Кочке пекли лучшие лепешки; а еще каравай хлеба, студень и овсяный пудинг с сахаром и молоком; и если кто-нибудь посмеет сказать, что ему этого мало, то пусть идёт поищет себе добавки на поле с репой, сказал Че.

Первых трёх человек, пришедших на обед, Крис едва разглядела, так она была занята, наливая им похлебку. Позже, ставя на стол тарелки, она увидела Алека.

Матч, его громадные уши походили на красные тряпки, вывешеные сушиться после стирки, крикнул Эй, Крис! и принялся за трапезу с таким усердием, словно у него недели две крошки во рту не было. Рядом с ним сидел Манро из Каддистуна, он ел, как сорвавшаяся с цепи колли, для этих двоих молотьба у Че означала весёлый загул. Потом другие, топая и соскребая грязь с подошв, вошли в дверь, народ заходил по двое, по трое, Крис за хлопотами не успевала разглядеть их лиц, но некоторые смотрели на неё и слегка улыбались, и Каддистун крикнул отцу, Боже ж ты мой, приятель, она, прям, настоящей хозяйкой становится, дочка твоя. Определенно, на кухне ей сподручнее будет, чем в Колледже.

Некоторые за столами при этих словах загоготали, низость и злоба проступили на их лицах кривыми усмешками, и Крис вдруг охватила ненависть к ним всем, на миг английская Крис вернулась в её тело, она увидела вокруг себя только вечно ёрничавших хамов и кривляк, тупых и неотёсанных. Потом Алек Матч подхватил у Каддистуна эстафету и пустился разглагольствовать насчёт учёбы, и тему подхватили за всеми столами. В большинстве говорили, что от учёбы этой один вред, выучат твоих детей всякому вздору, а те потом только нос задирают, словам им тогда не скажи – они тебе сразу десять в ответ.