Заколдованная усадьба

- Паралич его разбил, вот так-то,- заключил Гиргилевич и залпом опрокинул более полчашки чая.

Дамазий Чоргут слушал с большим вниманием, казалось, даже неизменная сардоническая улыбка на миг исчезла с его уст.

- Что же дальше? - спросил он с явным нетерпением.

Мандатарий обрадовался, что рассказ его произвел такое впечатление. Он пригладил свой чуб, покрутил подстриженный ус и, поразмыслив с минуту, стал рассказывать дальше:

- После смерти старосты осталась вдова и два сына - умерший три года назад староста Миколай и граф Зыгмунт, живущий ныне в Оркизове. Оба уже достигли совершеннолетия и после смерти отца сразу поделили унаследованное состояние. А надо знать, что на всем свете, обойди его вдоль и поперек, не найдешь более непохожих братьев, нежели братья Жвирские. С детства ни в чем не было меж ними согласия и не любили они друг друга…

- Как кошка с собакой жили,- подхватил Гиргилевич и махнул рукой.

Мандатарий поморщился, явно недовольный, что его прервали.

- Люди,- продолжал он,- легко объясняли их взаимную антипатию. Миколай и Зыгмунт родились от разных матерей. Первый был уродлив, как обезьяна, и угрюмый, дикий, несдержанный, упрямый, злой, как черт; другой, красивый, как девушка, всех располагал к себе веселым нравом, мягкостью, учтивостью. Этот был избалован материнской заботой, любил хорошее общество, любил развлечения, а тот целыми днями просиживал около безумного отца, который не узнавал его, и прислушивался к отцовским неистовым крикам. О науках Миколай даже слышать не хотел, только с большим трудом усвоил самые необходимые знания. А когда вошел в лета, целыми днями как бешеный гонял на лошади, стрелял куда ни попадя, а в товарищи выбрал себе двух парубков, своих однолеток, самых сильных и плечистых хлопцев во всем имении и ни на минуту не отпускал их от себя. Покойная вдова старосты слова не смела сказать строптивому пасынку, дерзость его не имела границ, и в любую минуту он мог решиться на самую дикую выходку.

- Фью, фью, фью! - снова прервал его Гиргилевич.- Чего он только в молодости не вытворял! Чудеса, да и все тут.

- Когда староста умер, вдова его с паном Зыгмунтом тотчас переехали в Оркизов, а Миколай принял жвировское имение. Раньше от имени своего сумасшедшего мужа всем управляла супруга, а теперь хозяйство попало в руки ее пасынка, еще более безумного, чем был отец. Ох и панику вызвало это известие!

- Должен признаться,- подхватил Гиргилевич,- я сам колебался - то ли поскорее уносить ноги, то ли попытать счастья с сумасшедшим.

- С чего же начал новый хозяин? - спросил заинтригованный Катилина.

- С самых удивительных сумасбродств, ни дать ни взять староста Канёвский. Прежде всего он сжег в одну ночь восемь деревень в своем имении.

- Что сжег? - воскликнул Дамазий, вскакивая с кушетки.

- Не понравилось, как стоят дома, вот так-то, - ответил Гиргилевич кратко и вразумительно.

- Он созвал всех жителей этих восьми деревень и объявил им: «К утру освободить хаты, сараи, хлева, ибо я подожгу вас со всех четырех сторон». Оробевшие крестьяне тайком написали прошение в полицейскую управу, но на всякий случай очистили дворы под метелку. На следующую ночь над околицей встало кровавое зарево, все восемь деревень сгорели дотла. Тогда Жвирский согнал туда шестнадцать громад и давай застраивать сожженные села на прусский манер, в симметричном порядке. Новые хаты должны были стоять двумя рядами вдоль большака на расстоянии пяти сажен одна от другой. И прежде чем из полицейской управы приехала комиссия, все деревни были отстроены, а пан Миколай обдумывал новое безумство.

- Неплохое начало,- пробормотал пришелец.

- Да кто ж перечислит и упомнит все его выходки и чудачества,- продолжал судья.- Как вобьет себе что в голову, так и должно быть, хоть тресни. Никакая сила земная не могла переломить его железного упрямства, его яростной непреклонности в самом пустячном решении. Раз уж он брался за что-либо, то не отступал, хоть режь его на куски.

- А если б кто из его подданных или управляющих посмел воспротивиться панской воле… упаси боже, вот так-то,- вставил Гиргилевич.

- Два головореза, не отступавшие от него ни на шаг, исполняли обязанности палачей, и если б он им сына господня приказал снять с креста, они бы не колебались ни минуты. Всыпать кому-либо пятьдесят палок за малейшую провинность было для него чуть ли не забавой.

- И все это сходило ему с рук? - спросил Катилина.

- Иные были времена, ваша милость,- жалобно вздохнул мандатарий,- да никто и подумать не смел жаловаться. Жвирский был столь же мстителен и упрям, как вспыльчив и горяч, и каждый знал, что он без колебания готов пойти на все, невзирая ни на какие следствия и последствия.

- Однако, по правде говоря,- вмешался опять Гиргилевич,- крестьяне, хоть и боялись его неслыханно, но и любили, как мало какого помещика.

- Любили? - удивился Катилина.