Залив девочек

Не знаю, как я осмелела настолько. А может, зря я раскрыла рот? Но разве не заслужила я одного слова за столько лет преданности и любви в потемках?

Леон был очень уставший, он медленно и тихо объяснял:

– Не надо выставлять меня животным. У меня на руках больная мать и двадцать пять сирот. Теперь корпорация будет нам помогать: новое здание приюта, школа с обучением на английском. Они устроят все для девочек. Мы не отправим их в муниципальные детские дома. Придут журналисты, про свадьбу будет статья в газете. Люди любят такие сказки.

– Чистое дитя окажется в грязи, – сказала я, хотя в сердце уже радовалась тому, что все останется как прежде, а я буду с Леоном всегда. Всегда до конца времен.

– А в ином случае, милая, я пойду в тюрьму. Он это устроит. Я выучил уже Уголовный кодекс за эти дни, наизусть выучил. Тысячу раз читал статью 304А – причинение смерти в результате необдуманного или небрежного действия. Читал поправку 304F. Мне дали разрешение открыть приют, я должен был следить за детьми. Должен был предотвратить преступление! По-другому он не станет закрывать дело. Зачем ему? Какой ему интерес? Как я должен поступить?

– Ладно, ладно. Может, все хорошо и будет. Ей давно уже нужно было найти жениха. В конце концов, не знать бедности – это ли ни счастье? А он умный, богатый, при должности. Хватит, хватит. Все правильно.

Грейс

Она смотрит телевизор в дальней комнате. Совсем рядом на балконе переговариваются соседи о том, кто что купил. Качели из красного дерева, прикрепленные к потолку гостиной, поскрипывают. Улица гудит. В этом районе улица гудит нервно, не убаюкивающе, как это было на Сандхомхай. Здесь не слышно Бэя, он слишком далеко. Редко пролетит мимо дома чайка, как воспоминание о прошлой жизни. Я никогда здесь не привыкну, никогда. До конца времен. Только волны сладкой боли будут укачивать меня.

Я нашла ключ, стала смотреть ящики: документы на бланках корпорации, чернильные ручки с тиграми и соснами в китайском стиле, коробка с пятью разными часами (в шестых он уехал), кожаная папка на застежке. Здесь слишком скучно. Я расстегиваю папку. В ней открытки Калькутты и Дели восьмидесятых годов, свернутый плакат с видом Токио, почтовые марки, распечатанные на принтере постыдные фотографии девочек-подростков, целая стопка. Дева Света, вот почему он меня выбрал! Он хотел такую, как они. А я изменилась, выгляжу как женщина, ему не интересно.

После наводнения он суетился и хотел все сделать быстро. Ему нужно было ехать в Пондичерри, потом в Мадурай[63], потом обратно и еще куда-то. Они с папой решили, что помолвка будет в воскресенье, тогда же и праздник, теперь уже в честь спасения. Сразу после моего согласия он оплатил долги и перевел деньги на счет приюта. Он обещал поговорить с кем-то, чтоб приюту дали помещение в Орагадаме [64]– стремительно разрастающемся пригороде автомобильных гигантов и головокружительных новостроек, чьи верхние этажи покачиваются в пыльном мареве.

Я радовалась, что его работа состоит из разъездов: не нужно быть с ним постоянно. Я еще не знала, что он вообще забудет обо мне, как о картинах, которые собирался купить.

В те дни, когда он приходил, меня мутило, хотелось вырвать в туалете. Его арабские духи я возненавидела. Он любил посидеть со мной в комнате, подержать меня за руку. Я смотрела в окно, а он играл моими пальцами. Папа и бабушка ничего против этого не возражали.

Я чувствовала черную боль из-за того, что Климент Радж предал меня. Исчез, ничего не объясняя. Я не понимала: «Почему он так сделал? Разве я была плохой? Я отдавала всю свою любовь и получила взамен только кровавый ил. Неужели он даже одного дня не любил меня?»

Каждый день я хотела лечь на пол и остановить сердце.

– Извините, мне нехорошо, – говорила я Ашвину.

– Тебя нужно в клинику «Ааратхи» отвезти.

– Ничего, это просто от нервов.

Клиника «Ааратхи»! Я никогда бы не подумала, что туда могут попасть смертные вроде меня.

Один раз я решилась и спросила:

– Простите, сэр, почему вы не женились раньше?

– Яаар, – задумчиво произнес он слово, которое означает «друг», а еще «возлюбленный», особенно в фильмах; может выражать радость, гнев, желание помолчать, грусть, сосредоточенность, волнение, отвращение, скуку, любые чувства, калейдоскопом меняющиеся в человеке. Значение можно понять по тону, но по его тону я ничего не поняла. Я не могла понять: хороший он человек или плохой. Я все пыталась разглядеть хорошее или разочароваться, но не могла.

Он потянул за нити бамбуковой занавески, готовой в любой момент рассыпаться в труху, опустил ее, снова поднял.

– Некогда было, строил карьеру, становился тем, кто я теперь. А сейчас куда тянуть? Старая матушка каждый вечер ест мою голову. Ей нужно, чтобы внуки сходили с конвейера, как новенькие автомобили в Орагадаме.

Он говорил, что нужно подготовиться к встрече с его матушкой, у которой характер «немного испортился от времени». Он разное говорил, я плохо слушала. Я только поняла, что он не хочет, чтоб я рисовала.