Зами: как по-новому писать мое имя. Биомифография

Что-то во взгляде Луизы меня настерегло, и я вскочила.

– Мне надо идти, мисс Томпсон, моя мать… – я потянулась за пальто, лежавшим на диване. Когда-то здесь спала Луиза, а мы с Дженни валялись, болтали и курили. Когда Дженни уехала, ее мать отремонтировала крошечную квартирку и заняла спальню. Внезапно я увидела перед собой поцарапанное лицо и усталые глаза Дженни, когда она огрызнулась той ночью: «Я не могу туда вернуться, для меня там уже нет места… Не могу говорить с матерью о Филе…»

Я быстро застегнула пальто.

– Она меня ждет, нам надо пойти по магазинам, а у сестер репетиция в школе.

Но Луиза стремительно перехватила меня рукой, пока я пыталась открыть дверь.

Сняв очки без оправы, он вовсе не выглядела чьей-то матерью. Слишком молодая, слишком хорошенькая, слишком измотанная, окаймленные красным глаза, полные слез и мольбы. Ей было тридцать четыре года, и на следующий день ей предстояло похоронить свое единственное дитя, шестнадцатилетнюю самоубийцу.

– Вы с ней были лучшие подружайки, – настойчиво и уже не так грамотно. Пальцы вцепились в рукав моего пальто. – А ты знаешь, почему она это сделала?

У Луизы рядом с носом была родинка, почти на том же месте, что и у Дженни. Катившиеся по щекам слезы увеличивали ее, как лупа. Я отвернулась, всё еще держась за дверную ручку.

– Нет, мэм, – я снова посмотрела на нее. Вспомнила слова матери, сопротивляясь им: «Тот человек, что себя отцом зовет, он девочку эту пользовал не пойми для чего». – Мне надо идти.

Я распахнула дверь, переступила через прибитую к полу железную рейку, о которую столько раз спотыкалась, и закрыла за собой. Услышала металлический лязг полицейского замка, вернувшегося на место, и приглушенные рыдания Луизы.

Дженни похоронили на кладбище Вудлон в первый день апреля. В газете «Амстердам ньюс» в объявлении о ее смерти написали, что беременной она не была и причина суицида не установлена. Больше ничего.

Звук комьев земли, что падают и гулко ударяются о белый гроб. Пение птиц, что знают: смерть – не повод для тишины. Одетый в черное мужчина, бормочущий слова на чужом наречии. Самоубийцам нет места на освященной земле. Надрывный плач женщин. Ветер. Передний край весны. Звуки растущей травы, распускающихся цветов, тянущихся ветвей далекого дерева. Комья – о белый гроб.

Мы уезжали от могилы, петляя вниз по холму. Под конец я успела увидеть: двое крупных могильщиков с небритыми лицами вытягивали из могилы ремни, на которых опускали гроб. Они покидали всё еще живые цветы в корзину и, взяв лопаты, принялись забрасывать яму землей. Двое могильщиков, кладущих финальные штрихи на сырой холм земли, силуэтами на фоне внезапно поседевшего и низкого апрельского неба.

15

Через две недели после окончания старшей школы я съехала от родителей. Специально не планировала, просто так получилось. Остановилась у Айрис, подруги Джин, в ее собственной квартире на улице Ривингтон в Нижнем Ист-Сайде.

Я работала по ночам помощницей медсестры в больнице Бет-Дэвид и крутила роман с парнем по имени Питер.

Мы с ним познакомились в феврале на вечеринке Рабочей молодежной лиги и условились о свидании. На следующий день он приехал, чтобы повести меня в кино. Был день рождения Вашингтона, и родители сидели дома. Отец открыл дверь и не пустил Питера на порог, потому что тот белый. Это сразу же перевело легкую подростковую увлеченность в громкое революционное дело.

Решающим фактором моего переезда стали уничижительные ремарки отца о Дженни, которая на тот момент уже два года как была мертва, и скандал с сестрой Хелен. Мать угрожала вызвать полицию, и я ушла из дома. Отправилась на работу, вернулась, когда все уже спали, и собрала вещи. Всё, что не могла унести, связала в простыню, протащила по улице и оставила у ступеней полицейского участка. Я забрала одежду, несколько книг, гитару Дженни и отправилась к Айрис. На следующий день, перехватив на улице мужчину с пикапом, я заплатила ему пять долларов, чтобы он съездил со мной к родителям и помог вывезти мой книжный шкаф. Дома никого не оказалось. На кухонном столе я оставила загадочную записку: «Я выехала. Так как причины очевидны, результаты хорошо известны». Наверное, я имела в виду обратное, но была слишком взволнована и испугана.

Мне было семнадцать лет.