Замки детства

У забытой девочки, вышивавшей когда-то циферку своих нежных лет между двумя китайскими дракончиками, зеленым и розовым, страшно разболелась голова; неизвестно, кто отправился к родителям с вестью, что Женни — или Софи? — умирает; мать в спешке закрепила ворот красно-коричневого платья волосяной брошкой. Кто-то сошел с ночного поезда из Германии; на заре она уже была во дворе дома и пошла к двери по белым розам. Лароши, сторонясь поминок и траура, ехали по главной улице городка в «Универсале», заводили его спереди, а залезали сзади; мужчины надевали специальные очки и каски, женщины заматывали головы серыми треугольными платками и покачивались, как огромные карнавальные фигуры, почти на высоте первого этажа. Только одно ореховое дерево, росшее на лугу рядом с Сан-Дене, уцелело; остальные засохли от старости, и младший Бембе, сорванец; возвращаясь из школы, он частенько подбирал валявшуюся между витриной сосисочной и араукарией, перевязанной розовой ленточкой, пунцовую маты пьяницу — седенькая учительница с треугольным лицом, прислонившись к платану, смотрела ему вслед и плотнее укутывала слабую грудь черной бархатной накидкой — бедняцкие панталоны, доставшиеся от дедушки, доходили ему до середины икры, на голове соломенная кепка, вечно простуженный; частенько тайком наведывался в Сан-Дене к орешнику за хворостом и с горем пополам тюкал тупым топором толстую ветку, желтую под черной корой и сладкую, как лакричная палочка, купленная в Рекордоне на Рождество. Ветер, вечерний жоран{47}, собирал на розовой черепице над чердаком и под серыми осиными гнездами кучки летучих семян клена-сикомора. В то лето над рощей проносились жуткие тучи с градом; у липы словно появилась еще одна огромная крона, не успевшая пустить корни и летевшая по воздуху. Эжен выскочил, сломя голову побежал на распухших ногах из дома, расшатанная ступенька крыльца с двумя пролетами глухо зазвенела, как колокол, зарытый в землю, и, остановившись на краю террасы, с высоты полуюта корабля, каждое утро приближающегося к кладбищу, запускал ракеты, взрывавшиеся белыми клубами в утробе серо-желтой тучи.

— То, что ты делаешь, действительно эффективно и нужно? — интересовался будущий зять, который ходил за Эженом хвостом и, как глухонемой, с улыбкой следил за движением его губ.

Маргарита год провела в Германии в пансионе фройляйн Нахтигаль, ронявшей кусочки всего, что подносилось ко рту, на пышную грудь; на прогулке Маргарита вдруг резко наклонилась вправо, закрыла глаз рукой и глядела на перевернувшийся вертикально пейзаж.

— Посмотрите, кричала она, запыхавшись, какие краски! Краски природы! Майзи, Эрика, нагнитесь. Ну, видите, а! Так и лес зеленее, и пшеничные поля желтее, а?!

Они приехали в самое сердце Саксонии, сухой холм, засаженный соснами; Гете в огромной соломенной шляпе сидел у садового домика{48}.

Uber allen Gipfen
Ist Ruh{49}

.