Замуж за барристера

— Если хочешь, чтобы мы с Джозефом прикрыли вас, придется пообещать рассказать мне всю правду! — заявила она. — В ином случае оправдываться будете перед всеми: скрыть такое состояние тебе ни за что не удастся!

Она была уверена, что сестра немедленно нахмурится, напомнит ей о деликатности и праве личной жизни, начнет стыдить за любопытство — словом, превратится в обычную себя, и тогда, быть может, последнее утверждение Эмили потеряет свою бесспорность. Однако Лиззи вдруг протянула ей руки, подзывая к себе, и очень тепло обняла.

— Только то, что полагается знать пятнадцатилетним девочкам, — весело поставила условие она, и ошарашенной Эмили не оставалось ничего иного, как только согласиться.

— Тогда надо придумать достойную историю! — напомнила она. — И всем ее выучить, чтобы не случилось промашек!

— Не надо, — улыбнулась Элизабет. — Поскольку я отправила Эшли искать мою шаль, давай сделаем вид, что ее нашли вы с Джозефом. Попросили мистера Рида поскорее вернуть ее мне, а как увидели, что он упал, бросились на помощь. А так как я в это время как раз выходила из рощи, на ее опушке мы все и встретились.

— Вы так складно говорите, мисс Уивер, что даже я вам поверил, — раздался позади нее голос Энтони, и Элизабет почудилось в нем тщательно подавляемое уязвление. Конечно, она обещала не прятать их отношения, но открыть их сразу множеству людей, часть из которых совсем чужие, Элизабет не могла. Даже Эмили и Джозеф казались лишними и сейчас мешали объясниться. И все же Элизабет, памятуя о недавнем недопонимании, предпочла рискнуть собственной репутацией, а не чувствами любимого.

— Дайте мне один день, Энтони, — попросила она. — Вечером я поговорю с папой. Он заслуживает того, чтобы узнать эту новость от меня, а не в суматохе от случайных людей.

Она протянула ему руку, надеясь на понимание, и с облечением улыбнулась, когда он взял ее и поднес к губам. «Мой ангел», — беззвучно проговорил он, и Элизабет отчаянно пожалела о том, что не может снова прижаться к его груди и скрасить вынужденную отстраненность еще несколькими минутами безграничной нежности.

Джозеф между тем отошел наконец от Везувия и довольно-таки угрюмо предложил возвращаться. Элизабет бросила на него удивленный взгляд, не понимая, чем может быть вызвана такая реакция. Кажется, раньше он с большим усердием старался открыть ей глаза на отношение Энтони и вряд ли теперь мог быть недоволен их примирением. Однако брови у Джозефа были сведены, и сам он бросал на старшего товарища столь многозначительные взгляды, что Элизабет невольно становилось не по себе. Она не думала, конечно, что Энтони отвернется от нее из-за проблем с помощником, но желала их ему в последнюю очередь. И в этом опасении к моменту возвращения к гостям, кажется, сумела принять достаточно встревоженный вид, чтобы обмануть всех истинной причиной своего отсутствия.

Ей пришлось взять на себя основной рассказ о произошедшем: Эмили в соответствии с обещанием лишь подтверждала слова старшей сестры, а Джозеф и вовсе ограничивался редкими кивками, и то исключительно после личного обращения к нему Эмили. В остальное время он столь внимательно следил за привязанным недалеко Везувием, словно только и ждал от того нового сумасбродства, чтобы расквитаться за несчастье, произошедшее со старшим товарищем. Везувий, однако, спокойно жевал траву и вообще вел себя самым безупречным образом, и Элизабет никак не могла понять, что за сила около часа назад вынудила его взбунтоваться.

Она по-прежнему чувствовала свою вину за столь непредсказуемого коня и рассчитывала в случае чего предъявить отцу претензию за выбор такого подарка, хотя и очень надеялась, что шантаж не потребуется. Элизабет любила отца и не представляла свою жизнь без его благословения. Однако и отказываться от Энтони она не собиралась, какие бы новые препятствия ни придумал Томас Уивер. Нет, она должна была сделать все возможное, чтобы помирить двух самых главных мужчин в своей жизни и позволить им снова оценить друг друга.

И Элизабет знала, какие слова сказать отцу. Она носила их в сердце и с нетерпением ждала момента, чтобы выпустить на волю. Это были слова о неоспоримых достоинствах Энтони, покоривших ее душу и принесших ей сегодня столько счастья, сколько невозможно было и представить.

Они расположились за столом на своих прежних местах, но теперь Элизабет села так, чтобы возвратившийся чуть раньше Эшли не имел возможности чересчур сильно приближаться к ней, а также завладевать исключительно ее вниманием, вынуждая Энтони ревновать и изводиться от бессилия: слишком хорошо Элизабет знала, насколько это ужасное чувство, чтобы добровольно становиться причиной мучений любимого. И, судя по благодарной улыбке, Энтони оценил ее старания.

Вот только, оставшись без предмета своих притязаний, Эшли вспомнил о любимом развлечении.

— Это ваша благородная кровь, мистер Рид, так благоухает лилиями и фиалками?