Замуж за барристера

Скромная, спокойная, заботливая — но очень сильная: ее внутренний стержень Томас почувствовал при первом же знакомстве; наверное, потому и взял на работу. Чтобы воспитать оставшихся без матери девочек, нужен был характер, и Черити, несмотря на молодость и отсутствие опыта в должности гувернантки, несомненно им обладала. Дальнейшие события показали, что Томас не ошибся в своем решении. Правда, даже в самом чудном сне ему не могло присниться, что она станет его женой. Томас испытывал к Черити уважение и благодарность, но ни в том, ни в другом не было и толики нежности. Откуда она взялась потом, стоило только догадываться.

Черити, став миссис Уивер, окружила Томаса невиданным ранее теплом и уютом. Она словно укутывала его в свою любовь, защищая от былых и новых невзгод, отогревая давно замерзшее сердце, открывая глаза на все те прелести жизни, от которых он столько лет отказывался. Ему было легко с ней. Ему было интересно с ней. Он все сильнее нуждался в ее обществе, в один прекрасный день перестав испытывать перед ней чувство вины за свой ужасный поступок и поняв, что может искупить его таким образом, против которого даже Черити не станет возражать. Господь подарил ему еще один шанс любить и быть любимым, и Томас больше не стал от него отказываться.

Наверное, не разыграйся перед его глазами история отношений старшей дочери и ее поклонника, Томас долго бы еще не признавался в появившихся чувствах к жене даже самому себе. Но в этой буре эмоций молодой пары куда как ярче вспыхивали его мысли о Черити — и душа наполнялась давно забытым светом, и хотелось немедленно увидеть ее: взглянуть в глубокие синие глаза, коснуться тонких музыкальных пальцев, услышать ласковый и всегда чуточку взволнованный голос, словно бы Черити молчаливо спрашивала его согласия с любыми своими словами. Почему он целых десять лет этого не замечал? И почему, чтобы впустить в свой серый мир счастье, ему понадобилось совершить столь отвратительный поступок, как унижение женщины и лишение ее невинности?

Три недели до свадьбы он провел, как в аду. Даже проблема оказаться в тюрьме отошла на второй план перед убийственными угрызениями совести. Томас не мог понять, почему он сорвался и как после такого поступка должен смотреть в глаза мисс Миллс. Даже то, что она согласилась простить его и выйти за него замуж, почти не искупало вины, а крайняя степень неопределенности их дальнейших отношений еще больше нервировала. Если бы Черити сразу забеременела, было бы проще: у Томаса появились бы хоть девять месяцев, чтобы притереться к молодой жене, понять, чего она хочет, и решить, как им жить дальше. В сложившихся же обстоятельствах решение необходимо было принять в срок до первой брачной ночи, а это оказалось непосильной задачей.

Им было хорошо во время той единственной спонтанной близости: даже в почти неадекватном состоянии Томас чувствовал наслаждение Черити и, быть может, именно оно стало той отправной точкой, с которой началась его новая жизнь. Фэй при всей их взаимной любви постели побаивалась, и Томас не мог ее за это винить. Их обоюдный первый раз вышел совсем горьким, и с опыта прожитых годов Томас понимал, что иначе и быть не могло. Он ничего не умел, Фэй совсем ничего не знала. Кое-как они продрались сквозь ее невинность, кажется, напрочь убив все желание Фэй. Пока она поправлялась, пока они пытались хоть как-то приспособиться, выяснилось, что Фэй ждет ребенка. Томас выдержал оба испытания воздержанием, как подобает истинному британцу: спокойно и верно.

После родов и восстановления они с Фэй приложили немало усилий, чтобы наладить интимную жизнь, и Томас был благодарен жене за терпение и понимание.

Она не получала особого удовольствия в постели, но никогда не отталкивала его и даже, кажется, чувствовала какую-то непонятную вину за то, что не способна сделать мужа по-настоящему счастливым. Томас ни разу не принуждал ее к близости, считая, что таков его крест, и искренне радуясь тому, что во всем остальном у них с Фэй столь глубокое взаимопонимание и глубокая любовь.

После ее смерти у него были женщины: какие-то — за деньги, какие-то — по собственной воле, но ни с одной из них он не испытывал того непредсказуемого, своевременного, да просто совершенно невозможного восторга, что испытал с Черити. И дело оказалось не только в физическом удовлетворении, но и в отражении его восторга в глазах доверившейся ему женщины. И именно этот восторг, после преследующий его три недели, тревожащий в малоприличных снах, от которых Томас, казалось, избавился еще в далекой юности, невольно читаемый в быстрых взглядах Черити, позволил ему сделать решительный шаг и зайти в комнату молодой жены. Надеялся ли он тогда на новую близость? Было бы ложью сказать нет. И все же предложил Черити выбор.