Замуж за барристера

И она выбрала, не испугавшись и подарив Томасу всю себя вместе с этим ставшим еженощным восторгом и ни с чем не сравнимым наслаждением. Даже забеременев, Черити отказалась отпустить его от себя, как Томас ни увещевал, что способен подождать во благо ее и их будущего ребенка. Но ей нужна была эта близость самой, и он перестал сопротивляться. Лишь ощущал себя обласканным судьбой и раз за разом мысленно клялся сказать Черити, как много она для него значит.

И почему-то все время откладывал. Боялся, что не поверит, — все-таки десять лет даже женщину в ней не замечал, а тут вдруг растекся патокой, едва появился шанс, что она родит ему наследника. И пусть эта новость была для него самой большой радостью за последние пятнадцать лет, она вовсе не родила в его душе нежные чувства к жене, а лишь позволила убедиться в их существовании. Эти самые чувства после позволили ему окружить Черити заботой и вниманием, находя в этом не обязанность, а самое настоящее удовольствие. Фэй носила обеих дочерей легко, а Томас был слишком молод, чтобы оценить, сколь многим ей обязан, зато теперь наслаждался каждой минутой этого удивительного счастья, не брезгуя, как боялась Черити, не испытывая ни толики раздражения из-за ее недомогания, а искренне желая разделить с ней тяготы этих девяти месяцев поровну и сделать все, чтобы Черити радовалась скорому появлению на свет их малыша не меньше него.

Уехать от них обоих даже на пару дней оказалось неимоверно сложно, и лишь мысль о том, что от его поддержки зависит счастье дочери, заставило Томаса сдвинуться с места.

Идея Элизабет ему не понравилась. Он настаивал на том, чтобы просто одолжить Энтони Риду необходимую для покрытия долгов сумму, и был готов начать разговор именно с этого, еще стоя на пороге его квартиры. Но, увидев целую россыпь эмоций на лице будущего зятя при виде них с Элизабет, понял, как был не прав. Здесь была и растерянность, и недоумение, и горячая радость от встречи с любимой, и острый страх потерять ее навсегда, объяснившие Томасу, что своим предложением он лишь унизит мистера Рида в глазах возлюбленной, а ему и так слишком трудным путем далось нынешнее уважение, чтобы ставить его под сомнение даже из самых благих намерений.

Томасу понадобилось время, чтобы смириться с мыслью о неизбежности поспешной свадьбы любимой дочери. Не такой он, конечно, ее себе представлял, желая не отказать Элизабет ни в одной заслуженной ею радости и устроить для нее перед расставанием настоящий праздник. Однако оказалось, что есть вещи куда как более важные, нежели присутствие в церкви полного списка родственников и свадебный завтрак в саду Ноблхоса. В конце концов, гостей можно было собрать и после возвращения молодых из Лондона. А вот позволить им ощутить себя по- настоящему счастливыми — это задача была не из простых, и, пожалуй, именно такое вот сумасбродство, что задумала дочь, и оказалось единственно правильным решением. Они с Энтони любили друг друга, они были помолвлены, так какая разница, сыграли бы они свадьбу на месяц раньше или на месяц позже? Никто не мог сказать, когда приходит настоящее «вовремя», и после своей свадьбы Томас в этом убедился. Поэтому и предоставил Элизабет право действовать на свое усмотрение. Отошел в самый ответственный момент, отвернулся, чтобы не мешать влюбленным, и вскоре убедился, что не ошибся.

Этот неподдельный восторг что в глазах дочери, что в глазах ее новоявленного мужа ни с чем нельзя было спутать. Энтони Рид в течении всей церемонии смотрел лишь на свою невесту и явно видел только ее одну, и ждал ее ответа на вопрос священника о добровольном согласии на брак так, словно от него действительно зависела его жизнь. Как будто не Элизабет почти прямо предложила ему обвенчаться немедля, а он выкрал ее у родителей или уговорил на тайный брак и не мог быть уверен, что она согласится. А потом от него полыхнуло таким счастьем, что Элизабет зарделась без единого его слова, а Томас тайком перекрестил их обоих, благословляя на долгую хорошую жизнь.

Он вполне доверял Энтони, чтобы потом со спокойным сердцем поехать ночевать в гостиницу, а с утра, даже не навещая молодых, отправиться в один из лучших ювелирных магазинов Лондона. Он давно хотел подарить Черити тиару — обязательно с сапфирами, оттенявшими изумительно чистый цвет ее глаз, — но все не находил повода. Черити отличалась удивительной скромностью и даже самые простые украшения надевала лишь при необходимости, и Томас не знал, как объяснить ей свою причуду, чтобы не поставить в неловкое положение ни ее, ни себя, но все же решил больше не откладывать. Подарит, признается в сердечной привязанности — разве Черити не достойна этого? И разве не этого так смешно, по-юношески, хотелось?