Замуж за свёкра

— Теть Вера, а поехали в музей на Волхонку? Там сейчас иностранная выставка, да и на местные шедевры заодно полюбуемся. Вы, наверное, сто лет нигде не были. Ну что, поедем?

— Ой, Ларочка, устала я что-то. Давно не стряпала, вот и ухайдакалась совсем. Да и поднялась сегодня ни свет ни заря. Поезжай одна. У тебя ноги-молодые — бегом всю выставку обойдешь, а со мной только намаешься.

— Ну ладно. Спасибо за пироги, теть Вера, пойду краситься.

— Да у тебя и так лицо как у матрешки — яркое. Зачем еще краситься-то?

— Зачем? А как сама карандашом «Живопись» своего Павла соблазняла, уже забыла? Вот и я надеюсь, что мой «Мэйбелин» произведет впечатление. На какого-нибудь адмирала. Младшие чины мне уже не по зубам.

Вера Федоровна ничего не ответила, только махнула рукой, боясь, что из-за смеха поперхнется пирогом.

От станции «Боровицкая» Лариса не спеша направилась на Волхонку. Снегопад угомонился, сделав свое дело, — принарядил аллеи, выбелил тротуары, освежил воздух. Вдыхая эту свежесть, Лариса любовалась старой Москвой, островки которой год от года становились все меньше, уступая место стеклянным монстрам современной архитектуры.

В выставочном зале, где демонстрировалась привезенная коллекция живописи, народу в этот час было немного. Лариса остановилась возле полотна Михаила Ларионова, написанного им в период неопримитивизма, и стала с интересом рассматривать необычную композицию, начиненную множеством мелких деталей.

— А все же в импрессионизме он импонирует мне больше, — раздалось за ее спиной.

Оглянувшись, она наткнулась на внимательный взгляд невысокого пожилого мужчины, почти старика, одетого в серый костюм-тройку, но без галстука.

— Да? — сказала Лариса из вежливости.

— Он всю жизнь экспериментировал, а закончил вполне классической живописью. Вот вам и вопрос: для чего витийствовать, изобретая новые, как сейчас говорят, технологии, если к старости вернешься на круги своя?

— Вы хотите сказать, что все было напрасно? — осторожно высказалась Лариса.

— Почему? Ларионов оставил большой след в искусстве благодаря своему новаторству. Их с Гончаровой концепция «всёчества», а также его концепция «лучизма» заняли свое место в каталоге направлений. Но любуюсь я изысканной, артистичной, лирической живописью Ларионова. Впрочем, со мной многие поспорят.

— Какой памятник вы воздвигли художнику! Не зря, выходит, он витийствовал. Может, ему необходимо было выплеснуть излишки энергии и таланта, которыми его наградила природа? Утолить жажду поиска.

— Спасибо, успокоили, — с тонкой иронией, обращенной скорее к самому себе, усмехнулся мужчина. — Вы уж извините старика за болтливость. В моем возрасте трудно найти собеседника, а единомышленника — тем более.

— Ничего. Мне даже интересно.

— А вы продолжайте экскурсию. Тут есть на что посмотреть, — сказал мужчина и отошел к другой картине.

Еще целый час бродила Лариса по залам музея, а когда вышла на улицу, то впереди заметила своего случайного собеседника, осторожной, балансирующей походкой ступающего по заснеженному тротуару. Она легко нагнала его и, полагая неудобным просто пройти мимо, сказала:

— Сегодня чудесная погода. Как раз для прогулки.

— Вот-вот. Она-то и вытянула меня из гнезда, — с улыбкой, чуть задыхаясь от ходьбы, подхватил мужчина. — Позвольте представиться?

— Пожалуйста. Меня зовут Лариса.

— Очень приятно. А я — Викентий Львович.

— Взаимно.

Ларисе хотелось взять старика под руку — уж больно шаткой, ненадежной была его поступь, но она сочла свое желание за излишнюю дерзость. А вдруг это оскорбит мужчину?

— Вы не москвичка? — ласково спросил Викентий Львович, искоса поглядывая на нее.

— Что, очень заметно? — рассмеялась Лариса.

— Как вам сказать? С одной стороны, вы ничем не отличаетесь от московских барышень. Такая же модная и независимая. Но у вас есть одна черта, напрочь исчезнувшая у большинства местных дам. Это умение слышать. Не слушать, — он поднял указательный палец, — а слышать. Улавливаете разницу?

— Почти.

— Вы скромничаете, Ларисочка. А имя у вас довольно редкое. Помните «Бесприданницу»? Лариса Огудалова. Островский своей бессмертной драмой как бы присвоил всем Ларисам ярлык обманутых жертв любви. Надеюсь, это не ваш случай?

— Нет, не мой.

— Ну и славно. Мне было бы обидно за вас.

— Вам на метро?

— Нет, слава богу. Я тут недалеко живу, так что пешочком да по свежему воздуху — сплошная благодать! Можете меня проводить, если никуда не торопитесь. В Староконюшенном мой дом.

— В Староконюшенном? — переспросила Лариса с веселой интонацией.

— А что вас так насмешило? — с непонимающей улыбкой уставился на нее словоохотливый старик.

— Да так, пустяки.

— Не-ет, тут что-то кроется, какая-то забавная тайна. Или совпадение. Я прав?

— В общем, да. Совпадение. Меня в последнее время преследует лошадиная тема. Дело в том, что я и сама — Лошадь.

— Да? Никогда бы не подумал.

— Нет, конечно, не в том смысле, — рассмеялась Лариса. — По гороскопу. И фамилия у меня тоже соответствующая. Хомутова.

— Значит, по гороскопу. А вы верите во всю эту хиромантию?

— Ну-у, я не задумывалась… Даже и не знаю, что сказать.