Западноевропейский сонет XIII-XVII веков. Поэтическая антология

Разгневал бога алчный Вавилон,
Забывший, что такое чувство меры,
Притон, где культом Вакха и Венеры
Культ Зевса и Паллады заменен.

Я верю в правый суд — свершится он:

Другой султан придет и примет меры
К тому, чтобы единым центром веры
Был навсегда Багдад провозглашен.[40]

Гнев идолов поверженных не страшен.

Не только башни будут сожжены,
Но и жильцы надменных этих башен.

Бразды правленья будут вручены

Достойнейшим, и снова мир украшен
Деяньями великой старины.

CXXXVIII

Источник скорби, бешенства обитель,
Храм ереси, в недавнем прошлом — Рим,
Ты Вавилоном сделался вторым,
Где обречен слезам несчастный житель.

Тюрьма, горнило лжи, добра губитель,

Кромешный ад, где изнывать живым.
Неужто преступлениям твоим
Предела не положит вседержитель?

Рожденный не для этих святотатств,

Ты оскорбляешь свой высокий чин,
Уподобляясь грязной потаскухе.

Во что ты веришь? В торжество богатств?

В прелюбодейства? Вряд ли Константин[41]
Вернется. Не в аду радеть о духе!

CXLIII

Любви очарование исходит
От ваших слов, и я, внимая вам,
Не только вновь пылаю страстью сам,
Но верю — с милой то же происходит.

И снова память к ней пути находит,

И не нарушить грез колоколам:
Лишь еле слышный вздох по временам
Из состоянья сна меня выводит.

Лучится добротой прекрасный лик,

И ветерок играет волосами,
Когда она навстречу мне спешит.

Но от восторга онемел язык,

И я бессвязно шевелю губами,
Своим молчаньем перед ней убит.

CLIV

Сонм светлых звезд и всякое начало
Вселенского состава, соревнуя
В художестве и в силе торжествуя,
Творили в ней Души своей зерцало.

И новое нам солнце возблистало,

И каждый взор потупился, предчуя,
Что бог любви явил ее, ликуя,
Чтоб изощрить на дерзком злое жало.

Пронизанный очей ее лучами,

Течет эфир пылающей купиной,
И может в нем дышать лишь добродетель.

Но низкое желание мечами

Эдемскими гонимо. Мир свидетель,
Что красота и чистота — едино.

CLVI

Я лицезрел небесную печаль,
Грусть: ангела в единственном явленье.
То сон ли был? Но ангела мне жаль.
Иль облак чар? Но сладко умиленье.

Затмили слезы двух светил хрусталь,

Светлейший солнца. Кротких уст моленье,
Что вал сковать могло б и сдвинуть даль, —
Изнемогло, истаяло в томленье.

Всё — добродетель, мудрость, нежность, боль

В единую гармонию сомкнулось,
Какой земля не слышала дотоль.

И ближе небо, внемля ей, нагнулось;

И воздух был разнежен ею столь,
Что ни листка в ветвях не шелохнулось.

CLVII