Запах золота

Большинство их компаньонок наверняка продавались или могли продаться. Две или три блондинки, которых я видел в кордебалете, сидели с такими невинными улыбками, застывшими на лицах, будто могли задержать ход времени. Было тут несколько старух, чьи раздутые тела вполне бы продержали их на поверхности еще пару лет. Этим женщинам приходилось вовсю работать руками, языком и глазами. Соскользни они с уровня «Дикого пиано», и им будет непросто отыскать место хуже, чтобы туда упасть.

За соседним столиком скучала девушка-мексиканка с желтым лицом. Она взглянула на меня и отвернулась.

– Скотч или «Бурбон», сэр? – спросил официант.

– «Бурбон» и воду. Я буду пить смесь.

– Хорошо, сэр. Могу предложить сандвичи.

Я вспомнил, что действительно голоден.

– Принесите с сыром.

– Хорошо, сэр.

Я смотрел на эстраду, удивляясь точности своего попадания. Женщина, назвавшаяся Бетти, заявила, что будет именно за роялем. Его хриплые звуки пробивались сквозь смех посетителей меланхоличным контрапунктом. Пальцы пианистки бегали по клавишам с торопливой обреченностью, точно инструмент играл сам, просто вынуждая ее не отставать. Ее напряженные голые плечи были тонкими и стройными. Волосы стекали на них подобно смоле, подчеркивая ослепительную белизну кожи. На лице ее отсутствовало всякое выражение.

– Привет, миленький. Купи мне выпивку.

Мексиканская девица уже стояла возле моего столика. Я посмотрел на нее, и она села: сутулая фигура с узкой талией. А платье с низким вырезом выглядело просто неприлично – одежда дикарки. Она попыталась улыбнуться, но, похоже, ее деревянное лицо не было этому обучено.

– Ладно, я куплю тебе пару бокалов.

В ее понимании теперь она обязана была развлекать меня вовсю.

– Ты забавный парень. Мне нравятся веселые мальчики, – проговорила она гортанным напряженным голосом, какого и следовало ожидать, глядя на ее неподвижное лицо.

– Знаешь, я тебе не понравлюсь, но выпивку куплю все равно.

Она закатила глаза, большие и несмеющиеся, чтобы выразить удовольствие. Потом стала гладить мою руку.

– Я люблю тебя, веселый парень. Скажи что-нибудь смешное.

Мы друг другу не симпатизировали. Она наклонилась вперед, предоставляя мне возможность взглянуть под платье. У нее были небольшие тугие груди с маленькими сосками. Руки и верхнюю губу покрывал пушок.

– Потом я куплю тебе гормоны, – пообещал я.

– А это едят? Я страшно хочу кушать.

В виде иллюстрации она продемонстрировала свои голодные белые зубы.

– Почему бы тебе не отгрызть кусочек от меня? – предложил я.

– Издеваешься? – надувшись, сказала она, но руку мою не выпустила.

Появление официанта позволило мне нарушить молчание. Он поставил на стол тарелку с крошечными сандвичами, стакан с водой, чайную чашку с половиной дюйма виски на дне, пустой чайник и стакан с чем-то, что он, видимо, телепатически догадался захватить для девушки.

– С вас шесть долларов, сэр.

– Прошу прощения?

– Два доллара выпивка, сэр, два доллара за сандвичи.

Я приподнял верхний кусок хлеба и взглянул на ломтик сыра. Он был тонким, как лист золота, и таким же дорогим. Я положил на стол десятидолларовую бумажку и сдачу не взял. Моя простодушная компаньонка выпила свой фруктовый сок, таращась на четыре сиротливых доллара, и принялись снова за мое запястье.

– У тебя очень страстная рука, – сказал я, – только я жду Бетти.

– Бетти? – Она бросила презрительный взгляд на музыкантшу. – Но Бетти – артистка. Она не будет… – Красноречивый жест завершил фразу.

– Мне нужна только Бетти.

Губы девушки сомкнулись, оставив снаружи кончик языка, словно она собиралась плюнуть. Я подозвал официанта и заказал выпивку для пианистки. Мексиканка ушла.

Официант поставил бокал на рояль и указал на меня. Пианистка повернулась. У нее было овальное, неестественно крошечное личико и невыразительные, неопределенного цвета глаза. Она даже не попыталась улыбнуться. Я поднял стакан, приглашая присоединиться ко мне. Она покачала головой и возвратилась к клавишам.

Я смотрел на ее пальцы, пробиравшиеся сквозь искусственные джунгли буги-вуги. Казалось, что музыка изображает поступь гиганта: двигалась его тень и слышалось биение сердца, подобное ударам парового молота. Играла она страстно.

Неожиданно она изменила тональность, левой рукой загрохотав на басах, а правой исполняя блюз. Кроме того, она начала петь. У нее был резкий и немного надорванный голос, но получалось довольно трогательно:

Мозг у меня в желудке,
Сердце мое во рту,
Хочу пойти на север –
Ноги идут на юг.
Доктор, доктор, доктор,
У меня психоматичный блюз…
Доктор, облегчи мою боль:
У меня психоматичный блюз.

Она пела с декадентской сентиментальностью. Мне это не понравилось. Но она заслуживала лучшей аудитории, чем грязный, прокуренный зал. Едва она умолкла, я захлопал в ладоши и заказал для нее еще выпивку.

Она принесла бокал к моему столику и села: невысокого роста, с безупречной фигурой, она выглядела лет на двадцать-тридцать.