Запах золота

– Не совсем. Ведь у него было собственное игорное заведение в Лас-Вегасе. Он занимался множеством вещей, и киднаппингом, наверное, тоже бы не погнушался. Как Трой связался с Сэмпсоном?

– По-моему, Трой работал на Сэмпсона, но точно не скажу. Он подозрительный тип. Наблюдал, как мы с Сэмпсоном играли, а сам даже не притронулся к картам. В ту ночь я просадил почти тысячу. А Сэмпсон выиграл четыре.

Берт уныло улыбнулся.

– Может, Трой производил хорошее впечатление? – предположил я.

– Возможно, Но я от него содрогался. Ты думаешь, он замешан в нашу историю?

– Постараюсь выяснить, – сказал я. – Сэмпсон нуждался в деньгах, Берт?

– Что ты! Он миллионер.

– Тогда какие у него могли возникнуть дела с ничтожеством, подобным Трою?

– Ему просто было скучно. Его слава осталась в Техасе и Оклахоме, и он затосковал. Сэмпсон прирожденный бизнесмен, так же как я – прирожденный транжира. Он несчастлив, если не делает деньги, а я – если не трачу их.

Вошла Миранда, и Берт замолчал.

– Вы готовы? – спросила она. – Не грусти без меня, Берт.

Она похлопала его по плечу. Её светло-коричневое пальто было распахнуто, и небольшие высокие груди под свитером выглядели как оружие: наполовину нетерпеливо обещали, наполовину угрожали. Она распустила волосы и убрала их за уши. Когда она наклонила к Берту сияющее лицо, он поцеловал ее легко и нежно.

Я снова почувствовал к нему жалость. Он был сильным, интеллигентным мужчиной, но рядом, с ней в своем облегающем деловом, костюме начинал походить на обиженного мальчика. Берт слишком устал и постарел, чтобы приручить такую живую девушку, как Миранда.

Глава 15

По краям бегущей вверх дороги тянулись заросли вечнозеленого карликового дуба. Зафиксировав ногой акселератор, я держал скорость на восьмидесяти. По мере того как мы поднимались, дорога становилась уже, а повороты круче. Я бросал быстрые взгляды на покрытые валунами склоны, видел каньоны шириной в милю, заросшие горным дубом и перекрытые телефонными проводами. Один раз в просвете между горами мелькнул океан, походивший на низкую синюю тучу. Он тотчас скрылся из виду, а дорога запетляла среди голых скал, иногда загораживаясь седыми холодными облаками.

Снаружи облака казались тяжелыми и плотными, но, когда мы въезжали в них, они словно таяли, превращаясь в белые волокна на фоне асфальта. Пустынные отвесные скалы в дымке тумана теснили нас. Сидя в машине выпуска 1946 года, рядом с девушкой последней модели, я легко мог вообразить, что мы пересекли границу между атомным веком и каменным, когда человек только начал ходить на двух ногах и определять время по солнцу.

Туман сгустился и ограничил видимость до восьмидесяти метров. Последние повороты я преодолел на второй скорости.

Затем дорога стала прямой. Натужно ревевший мотор увеличил обороты, и вскоре мы увидели долину, похожую в солнечном свете на чашу, наполненную сливочным маслом. На другой ее стороне возвышались неумолимые горы.

– Разве это не удивительно? – спросила Миранда. – Как бы пасмурно ни было в Санта-Терезе, в долине всегда светит солнце. В сезон дождей я часто сбегала сюда и наслаждалась им в полном одиночестве.

– Я тоже люблю солнце.

– Правда? Вот уж не думала, что вам нравятся такие простые вещи, как солнышко. Ведь вы неоновый человек, разве нет?

– Ну, коли вы так утверждаете…

Она замолчала, глядя на прыгающую дорогу и голубое небо, уплывающее назад. Потом дорога выровнялась и побежала через желто-зеленую долину, похожую теперь на шахматную доску. Кроме мексиканцев на полях, нам никто не попадался, я прибавил скорость. Стрелка спидометра доползла до ста сорока пяти.

– От кого вы удираете, Арчер? – насмешливо спросила девушка.

– Ни от кого. Дать вам серьезный ответ?

– Он бы внес в беседу приятное разнообразие.

– Мне нравится небольшая опасность. Опасности, контролируемая мною. Я становлюсь сильнее, когда держу жизнь в своих руках, ибо, черт возьми, я не собираюсь с ней расставаться.

– Если не проколете шину.

– У меня такого не случалось.

– Скажите, – произнесла она, – вы потому и выбрали свою работу? Из любви к опасности?

– Смысл в ваших словах есть, но они не верны.

– Почему же тогда?

– Работу сыщика оставил мне другой человек.

– Ваш отец?

– Нет, я сам, каким был в молодости. Я думал, что мир делится на хороших людей и плохих, что, привлекая к ответственности некоторых типов, можно наказать зло, Но все было только мечтами и пустым звуком.

– Продолжайте.

– Я грязный субъект. Зачем же мне портить вас?

– Я уже испорчена. И потом, я не поняла вашей мысли.

– Могу начать сначала. Когда в 1935 году я поступил работать в полицию, то считал, что порочный человек уже рождается таким, будто с заячьей губой: Работа копа, думал я, состоит в том, чтобы найти этих людей и посадить в тюрьму. Но порок не так прост. Он сидит в каждом, а наружу выходит или не выходит в силу ряда обстоятельств: удобного случая, материального давления, неудач, нехорошего друга. Несчастье в том, что полицейский уличает человека кустарными методами и сразу выносит приговор.

– А вы?