Запах золота

– Я тоже выношу, причем каждому, с кем встречаюсь. Обучение в полицейской школе вооружает научной дедукцией, и это играет свою роль. Основная часть моей работы заключается в наблюдении за людьми и осуждений их.

– И вы во всех находите пороки?

– Почти. Либо я стал злее, либо люди сделались хуже. Во время войны и инфляции всегда увеличивается число подлецов, и большинство из них обитает в Калифорнии.

– Вы совсем не говорите, о своей семье, – заметила девушка.

– Это не обязательно.

– Кстати, вы бы непременно осудили Ральфа. Всегда, сколько я его знаю, он отличался довольно подлым, поведением.

– Всю вашу жизнь?

– Всю мою жизнь.

– Я и не предполагал, что у вас такие чувства к нему.

– Я старалась его понять, – продолжала девушка. – Наверное, он испорчен с молодости. Начал-то он с пустого места. Ведь его отец, фермер-арендатор, своей земли не имел. И я могу уяснить, почему Ральф всю жизнь приобретает именно землю. Но не подумайте, что поскольку он сам вышел из бедняков, то сочувствовал им. Например, забастовщики на ранчо. Они получают ничтожное жалованье и живут в ужасных условиях, но Ральфа это не волнует. Наоборот, он старается, заморив их голодом, прекратить забастовку. До него просто не доходит, что мексиканские рабочие тоже люди.

– Вполне распространенная и удобная позиция, она помогает обирать людей, не замечая их человеческой сущности. В молодости я часто задумывался над такими вещами.

– А меня вы осуждаете? – спросила она после паузы.

– Не совсем верная формулировка. Я считаю, что в вас присутствуют все хорошие задатки, но они могут исчезнуть.

– Почему? Какой мой главный недостаток?

– Хвост на вашем воздушном змее. Вы не в силах ускорить время, но должны уловить его ход и заставить работать на вас.

– Вы удивительный человек, – тихо промолвила она. – Не представляла, что вы способны рассуждать о таких вещах. Интересно, а как насчет осуждения себя самого?

– Никак, если мой недостаток поддается исправлению. Правда, я прошлой ночью себя осудил. Я напился, как свинья, и увидел свое лицо в зеркале.

– Каков же был приговор?

– Суд отложил его вынесение, подвергнув виновного устному порицанию.

– И потому вы так гоните?

– Возможно.

– А мне кажется, что у вас другая причина. По-моему, вы, как ребенок, удираете от чего-то. Желание смерти.

– Давайте без тарабарщины. Вы сами быстро ездите?

– По этой дороге на «кадиллаке»… обычно под сто семьдесят.

Правила игры, которую мы затеяли, еще не были ясны, но я решил сделать ответный ход.

– А какая у вас причина лететь с такой скоростью?

– Я делаю это, когда устаю, чтобы подбодрить себя. Понимаете, я пытаюсь поскорее догнать что-то новое. Какую-то интересную движущуюся цель там, впереди.

Я возмутился.

– Да, вы действительно догоните кое-что новенькое, если станете повторять свои опыты. Разбитую голову и полное забвение.

– К черту! – воскликнула она. – Вы утверждаете, что вам нравится опасность, но вы такой же тюфяк, как Берт Грэйвс.

– Извините, если напугал вас.

– Напугали меня?! – Ее короткий смешок, прозвучал тонко и резко, как крик морской птицы. – В вас, мужчинах, полно высокомерных пережитков. Наверное, вы считаете, что женщинам место только дома?

– Дома, но не у меня.

Дорога снова начала петлять и подниматься к небу. Я повел машину со скоростью восемьдесят километров. Разговаривать было не о чем.

Глава 16

Когда высота уже стала ощущаться при дыхании, мы выбрались на прямую дорогу с новым покрытием, перегороженную деревянным шлагбаумом. На почтовом ящике, прибитом к столбу, красовались белые буквы: «Клод». Я поднял шлагбаум, и Миранда проехала под ним.

– Еще полтора километра, – сказала она. – Почему вы не садитесь, хотите, чтобы я съездила одна?

– Нет, я просто любуюсь пейзажем. Я никогда здесь не был.

Местность по сторонам дороги. выглядела так, словно тут не ступала еще нога человека.

По мере нашего продвижения наверх, все больше открывалась взору долина, загроможденная валунами, и зеленый склон горы. Вдали среди деревьев промелькнул олень. Воздух был так чист и прозрачен, что я не удивился бы, услышав стук его копыт, Но ворчание мотора заглушало все прочие звуки. Ничего не слышно и ничего не видно, кроме насыщенного светом воздуха и каменного лика горы.

Автомобиль полз по краю выемки к вершине, имевшей форму соусника. Ниже нас, в центре седловины стоял «храм», доступный лишь взорам соколов и летчиков. Он представлял собой квадратное одноэтажное здание из камня и кирпича, выкрашенное в белый цвет, с внутренним двориком. За проволочной изгородью торчало еще несколько строений. Все вместе это напоминало каторжную тюрьму. Из одного барака валил черный дым, столбом поднимавшийся к небу.