Записки еврея

Пролет?ло л?то и осень, наступила зима съ ея длинными вечерами. Раби Давидъ, бол?е свободный по зимамъ, началъ по вечерамъ посвящать отца моего въ сферу т?хъ незначительныхъ св?д?ній по части технической механики, которыми онъ руководствовался на практик?, при постройк? винокуренныхъ заводовъ. Сверхъ того отецъ мой, пользуясь совершенною свободой, въ досужее время, бросился съ жадностью на изученіе математики и астрономіи, къ которымъ чувствовалъ непреодолимое влеченіе. Частыя бес?ды опытнаго и разумнаго раби Давида пріучили моего отца къ практическому взгляду на жизнь и людей. Угаръ, вынесенный имъ изъ той среды, изъ которой его изгнали, мало помалу началъ проходить, забитость уступала м?сто постепенно возникающему сознанію собственнаго достоинства. Онъ см?л?е посмотр?лъ на жизнь и не опускалъ уже взора при встр?ч? со взоромъ людей, твердо на него гляд?вшихъ. Сл?дствіемъ этой см?лости было то, что встр?тившись однажды съ глазами дочери раби Давида, живой и бойкой смуглянки, и твердо выдержавъ ея взглядъ, онъ им?лъ случай уб?диться, что глаза эти смотрятъ на него съ особенною н?жностью и любовью. Съ этой минуты глаза его слишкомъ часто останавливались на подвижномъ лиц? д?вушки. Чрезъ н?которое время старикъ, по своему обыкновенію, безъ всякихъ предисловій, прямо предложилъ отцу моему жениться на своей любимиц? Ревек?. Счастіе моего отца было безгранично: онъ сд?лался мужемъ, разд?лялъ труды своего тестя по постройк? и управленію винокуренными заводами, составилъ себ? небольшой капиталецъ, и сд?лался наконецъ самостоятельнымъ механикомъ. Въ довершенію счастія, родился и я на св?тъ божій, чтобы умножить собою число евреевъ — страдальцевъ тогдашняго времени.

II. Страданія д?тства

Н?тъ ничего скучн?е, какъ присутствовать при рожденіи героя разсказа, и няньчиться съ нимъ до т?хъ поръ, пока онъ не начнетъ жить жизнью сознательною. Не желая наскучать своихъ читателямъ безъ особенной надобности, я пропускаю первые семь л?тъ моей жизни, и приступаю прямо къ тому періоду моего существованія, съ котораго я началъ туманно сознавать себя и ту горькую судьбину, которая не переставала тягот?ть надо мною во всю жизнь. Если евреи развиваются нравственно необыкновенно рано, то они этой ненатуральной скоросп?лостью обязаны исключительно безжалостнымъ толчкамъ, которыми судьба над?ляетъ ихъ съ самаго ранняго д?тства. Б?да — самая лучшая школа.

Первые семь л?тъ моей жизни не представляютъ никакого особеннаго интереса. Мать моя, кажется, очень любила меня, хотя я и часто чувствовалъ на хиломъ своемъ т?л? тяжесть полнов?сной ея руки. Отецъ былъ всегда суровъ и угрюмъ, почти никогда не ласкалъ меня, но въ то же время и не билъ. Если я надо?далъ домашнимъ своимъ ревомъ или хныканіемъ, то отцу моему стоило только посмотр?ть своими серьёзными, задумчивыми глазами, чтобы заставить меня замолкнуть и уткнуть голову въ пуховики. Онъ на меня смотр?лъ, какъ на червяка, котораго недолго раздавить, но что пользы? — в?дь вс?хъ червяковъ не передавишь, и онъ былъ правъ: мат? моя народила ему ц?лую кучу такихъ червяковъ, какъ я. Жили мы въ деревн?, въ какомъ-то дремучемъ л?су. Н?сколько избъ и избушекъ, вдали в?чно дымящая винокурня, р?чка, извивающаяся между высокими соснами, рогатый скотъ и тучные кабаны, откармливаежые на бард?, в?чно испачканные мужики и бабы, — вотъ картина, вр?завшаяся въ моей памяти, и непобл?дн?вшая въ ней до сихъ поръ. Мн? стоитъ закрыть глаза, и вся панорама передо мною. Отецъ мой часто бывалъ въ отлучкахъ. Мы жили въ полномъ уединеніи, лишь изр?дка заворачивали къ намъ про?зжіе евреи воспользоваться братскимъ гостепріимствомъ и недолго оставались. Всякій разъ, при появленіи чужой личности, меня немедленно высылали въ кухню.

Я былъ очень благодаренъ матери за то, что она меня такъ тщательно прятала, потому что былъ уб?жденъ, что всякій прі?зжій непрем?нно им?етъ нам?реніе захватить меня съ собою и увезти куда-то въ страшную даль…

Пока я былъ еще единственнымъ д?тищемъ у своихъ родителей и оставался всегда одинъ, мн? не было скучно. Я в?чно возился то на двор?, то подъ кроватью, то въ кухн?, и меня что-то занимало, но что именно — я теперь ужь припомнить не могу.

Съ пяти л?тъ, помощникъ отца моего, какой-то длинновязый еврей, началъ заниматься со мною еврейской азбукой. О, какъ я ненавид?лъ и этого учителя, и эту тетрадку! Но я боялся строгаго отца и высиживалъ ц?лые часы за тетрадкой, а на двор? такъ ярко сіяло солнце, такъ весело щебетали хорошенькія птички, такъ хот?лось поб?гать, зарыться въ гущу высокой и сочной травы.

Мн? наступилъ седьмой годъ. Читалъ я уже библейскій языкъ довольно плавно. Долговязый учитель передалъ мн? почти всю суть своихъ познаній. Я гордился своей ученостью и былъ очень счастливъ. Но какое же счастье бываетъ прочно и долгов?чно?

Въ одинъ истинно-прекрасный л?тній день, отецъ мой возвратился изъ города. Я, завид?вши его издали, вдругъ расхрабрился и поб?жалъ ему на встр?чу. Онъ приказалъ мальчишк? кучеру остановиться.

— А, Сруликъ! хочешь до?хать со мною до хаты?