Записки еврея

День рожденія Дорненцверга праздновался съ торжествомъ. На торжественный этотъ вечеръ приглашался, въ число прочихъ гостей, и весь конторскій персоналъ, отъ мала до велика. Приглашенные служители, на этихъ вечерахъ, играли самую жалкую роль, слонялись робко, боязливо по отд?льнымъ угламъ, не см?я прис?сть; ихъ никто изъ тузовъ не ободрялъ, ни словомъ, ни вниманіемъ. Довольствовались однимъ т?мъ, что накормивъ зв?рей, отпускали ихъ домой, не протянувъ даже драгоц?нной руки на прощанье. Возмутительн?е всего было то, что праздникъ этотъ, для служителей-горемыкъ, начинался не съ утра, а съ поздняго вечерняго часа. Ихъ заставляли работать до обыкновеннаго урочнаго времени; имъ не дарили ни одной минуты труда. Измученные, разбитые, полусонные, они обязаны были отправляться на вечеръ, чтобы образовать не изящную декорацію у ногъ своего погонщика. У нихъ отнимали драгоц?нные часы единственнаго ихъ блаженства, сна.

Наступилъ радостный день рожденія великаго Дорненцверга.

— Сегодня мы, по заказу, должны радоваться, сказали мн? н?которые сослуживцы.

— Какъ, радоваться? Но кто же заставляетъ? удивился я.

— Вечеромъ мы будемъ приглашены для трехъ-часовой стоянки на ногахъ и для изліянія поздравленій.

— И вы пойдете?

— Мы обязаны идти.

Ц?лыхъ два часа я бился съ ними и уб?ждалъ б?дняковъ. Я истощилъ все мое убогое краснор?чіе, рисуя имъ картину ихъ униженія, возбуждая въ нихъ чувство сознанія челов?ческаго достоинства.

— Вы боитесь потерять свой хл?бъ? уб?ждалъ я ихъ. — Чудаки! въ насъ больше нуждаются, ч?мъ мы въ нихъ. Поймите, мы вырабатываемъ имъ богатства, а они насъ кормятъ соломою и нравственно бичуютъ какъ животныхъ. Сегодня вечеромъ вамъ предлагаютъ с?но и плеть.

Мои слова под?йствовали. Было р?шено, что вечеромъ, вс? соберутся у меня.

Мы пили чай вечеромъ. Я и еще два-три бол?е р?шительныхъ хохотали, болтали, стараясь разс?ять страхъ, ясно выражавшійся на лицахъ н?которыхъ слабыхъ сотоварищей.

Приб?жалъ запыхавшійся лакей Дорненцверга.

— Хорошо, что я васъ вс?хъ засталъ вм?ст?, обрадовался онъ. — Идите къ уполномоченному, сію минуту; вс?хъ требуютъ.

— Ночью никакой службы н?тъ, р?зко отв?тилъ одинъ изъ бунтовщиковъ.

— На вечеръ, къ ужину васъ требуютъ. Нешто не знаете, что сегодня день рожденія нашего барина?

— Нашего барина? твоего барина. Мы не лакеи.

— Лакеи не лакеи, а требуютъ! повторилъ грубо и дерзко слуга.

— Доложи барину твоему, вопервыхъ, что въ гости просятъ, а не требуютъ; вовторыхъ, что приглашеніе д?лаютъ съ утра, а не съ полуночи, и въ третьихъ, что я самъ сегодня именинникъ; товарищи у меня въ гостяхъ и я ихъ не отпущу. Ступай! сказалъ я твердо отороп?вшему лакею.

Онъ грозно посмотр?лъ на меня и ушелъ.

Чрезъ четверть часа, приб?жалъ онъ снова.

— Баринъ приказали вамъ сію минуту явиться вс?мъ.

— Пошелъ вонъ! накинулась на лакея ц?лая гурьба обиженныхъ, начинавшихъ входить въ свою роль, не на шутку.

Лакей опять ретировался. Но вскор? явился другой лакей, бол?е в?жливый.

— Господа! уполномоченный приказалъ васъ просить на вечеръ къ себ?.

— Передай барину твоему нашу великую благодарность за лестное вниманіе, но скажи, что мы устали отъ работы и ложимся уже спать посл? собственнаго ужина.

Какъ бушевалъ и ругался Дорненцвергъ въ этотъ незабвенный для него вечеръ!

Моя служба протекала мирно и плавно. Мною были довольны. Но былъ ли доволенъ я, объ этомъ мало безпокоились. Д?ти мои подростали, надо было серьёзно подумать о ихъ воспитаніи; старикамъ-родителямъ надо было пособлять, скромное жалованье приходилось разрывать на клочки. Я жилъ почти отшельникомъ, нигд? не бывалъ. Моя жена не подвигалась ни сколько въ своемъ развитіи, я на каждомъ шагу красн?лъ за ея фразы, за ея манеры, за ея дикій образъ мыслей; д?ти тоже продолжали быть готентотиками, хотя старшія были уже порядочные подростки.

Какъ глубоко чувствовалъ я свое несчастіе, въ семейномъ отношеніи. Мой домъ былъ не больше какъ квартирой для меня. Были у меня всегда люди бол?е или мен?е развитые; жена, бывая въ этомъ обществ?, присутствуя при нашихъ бес?дахъ, не усвоивала себ? ни одной мысли, ни одного порядочнаго выраженія. Полная презр?нія къ женщинамъ, стоявшимъ выше ея въ умственномъ отношеніи, она изб?гала вс?хъ знакомствъ, которыя могли бы на нее повліять къ лучшему. Нравственные наросты, вынесенные ею изъ д?тства, съ каждымъ днемъ росли. Домъ мой сд?лался сборищемъ сплетницъ, гн?здомъ еврейской клеветы и злословія. Я невыразимо страдалъ и терп?лъ. Ни ув?щанія, ни ссоры, ни сцены не д?йствовали. Разойтись съ нею, или развестись не позволяли ни матеріальныя средства, ни зависимое мое положеніе, ни мой характеръ, на столько еще не окр?пшій. Я махнулъ на все рукою. Иногда, отъ ожесточенія я д?лался н?мъ, какъ рыба, на ц?лые м?сяцы; въ своемъ дом?, въ своей семь?, я не произносилъ ни слова, садился къ столу съ книгой въ рук?, и съ книгою засыпалъ. Жена съ своей стороны перестала обращать на меня вниманіе и продолжала жить и поступать по своему.