Записки еврея

— Боже! взвизгнула она нечелов?ческимъ голосомъ и отскочила на два шага, какъ, будто зм?я ее ужалила. — Кто отр?залъ теб? пейсы? кто, кто? отв?чай, гои! или я задушу тебя собственными руками.

Мн? сд?лалось страшно отъ этихъ маленькихъ, колючихъ глазокъ, расширившихся необыкновеннымъ образомъ и осв?тившихся какимъ-то демонскимъ огнемъ. Въ первый разъ съ т?хъ поръ, какъ я состоялъ подъ опекой этой гадины, я унизился до того, что началъ цаловать ея отвратительныя руки. «Самолюбіе въ сторону!» думалъ я: «я совершилъ смертный гр?хъ, и долженъ нести заслуженное наказаніе».

— Спасите меня, Леа, я пропалъ! Учитель ценя убьетъ, товарищи оплюютъ, евреи выгонятъ изъ синагоги, а родители и на глаза не пустятъ. Спасите! ради-Бога, спасите меня!

Не знаю, что под?йствовало на ягу-бабу, чистосердечное ли мое раскаяніе, или мои унизительные поцалуи, но Леа смягчилась н?сколько.

— Признайся, несчастный, кто отр?залъ теб? пейсы?

— Я самъ, я самъ, Леа, самымъ нечаяннымъ образомъ, желая поравнять ихъ.

Начался самый строгій допросъ со вс?ми увертками, уловками и ухищреніями, чтобы запутать меня. Допросъ этотъ сд?лалъ бы честь любому судебному сл?дователю, но я не выдавалъ Олю, взваливая весь гр?хъ на собственныя плечи, и въ заключеніе подтвердилъ свое показаніе клятвою.

— Клянусь вамъ, добрая Леа, что я одинъ виноватъ во всемъ. Клянусь вамъ моими святыми пейсами.

— Дуракъ! Какими пейсами ты клянешься? У тебя ихъ н?тъ! Леа изобр?ла средство къ моему спасенію. Когда учитель возвратился въ об?ду домой, и спросилъ о моемъ здоровь?, она искусно-взволнованнымъ голосомъ отв?тила:

— Ребенокъ боленъ, очень боленъ, у него и голова, и сердце болятъ, и самъ онъ не совс?мъ здоровъ; на голов? золотуха показывается. Но представь себ?, какое еще несчастіе приключилось Срулю!..

— Несчастье? Какое несчастье? Говори скор?е, спросилъ учитель съ испугомъ.

— Несчастье, — большое несчастье. Ума не приложу, что д?лать. И я сама виновница этого несчастья.

— Да говори же скор?е, что случилось, не мучь меня.

— Представь себ?, я хот?ла остричь мальчика и вымыть ему голову водкой, но не знала до сихъ поръ, что я почти сл?па. Не знаю, какимъ это образомъ случилось, но я нечаянно захватила ножницами правую пейсу, и отр?зала ее. Мальчикъ до того разрыдался, что онъ будетъ похожъ на острожника, что я р?шилась отр?зать уже и другую.

— Ты съума спятила, что ли? завопилъ учитель. — Отр?зала одну, ну, что-жь д?лать? Но какъ же ты см?ла касаться жел?зомъ другой?

— Я не могла перенесть слезъ ребенка.

— Эка сострадательная голубка! насм?шливо добавилъ учитель, и вошелъ ко мн?.

Я все лежалъ на сундук? и охалъ. Онъ обревизовалъ мои ампутированные пейсы, пожалъ плечами, заохалъ и заахалъ.

— Вотъ несчастіе, вотъ несчастіе! повторялъ онъ, шлепая по комнат?: — загубили совс?мъ ребенка. Леа! Сруля надобно оставить дома хоть на н?которое время, пока его пейсы сколько-нибудь отрастутъ. Я, между т?мъ, разскажу вс?мъ объ этомъ несчастномъ случа?.

Какъ былъ я счастливъ весь этотъ день!

Я впосл?дствіи лично былъ знакомъ съ оригинальнымъ евреемъ, откупщикомъ П., который принималъ въ откупные служители преимущественно отъявленныхъ воровъ, собственно но той причин?, что онъ во всякое время дня и ночи им?лъ право имъ говорить: «Эй, ворюга, сд?лай то и то, да не крадь, не то побью».

Онъ не любилъ церемониться, а воры не им?ли права обижаться. Такова была и моя покровительница Леа. Им?я меня въ своихъ лапахъ, она кормила меня посл? того в?чными укорами и унизительною бранью изъ-за моихъ раненыхъ пейсиковъ, а я принужденъ былъ молчать и вдобавокъ льстить ей.

Это бы еще ничего, но она задумала еще худшее: ссылаясь на сырость квартиры, она до того заклевала своего супруга, что тотъ р?шился отыскать другую конуру въ отдаленномъ квартал?, и чрезъ нед?лю Леа, я, пуховики, горшки, толстыя книги и прочій хламъ очутились въ какомъ-то мрачномъ подземель?. Впродолженіе этой нед?ли меня ни на минуту не выпускали изъ комнаты. Я былъ крайне несчастливъ; меня такъ тянуло къ Рунинымъ, мн? такъ хот?лось успокоить и ут?шить мою б?дную, в?роятно страдающую Олю, что я больше ни о чемъ не думалъ. Чрезъ четыре дня посл? несчастія, постигшаго мои пейсы, приб?жалъ во флигель мой другъ Митя пров?дать меня, но проклятая Леа не позволила ему зайдти ко мн? въ спальню подъ т?мъ предлогомъ, что я страшно боленъ и сплю. Въ тотъ же день пришла и Марья Антоновна. Леа не посм?ла ей отказать. Она зашла ко мн? и съ участіемъ начала меня ощупывать и разспрашивать, но Леа не давала мн? отв?чать и отв?чала за меня.

— Ч?мъ онъ боленъ? я не вижу никакихъ признаковъ бол?зни, спрашивала Марья Антоновна.

— У него сердце болитъ, отв?тила предупредительная Леа.

— То-есть грудь болитъ, хотите вы сказать, пояснила Марья Антоновна.

— По васему грудь, а по насему сердце, упорствовала Леа.

— Вы бы его потепл?е од?ли и прислали къ намъ; ему бы полезн?е поб?гать съ д?тьми, ч?мъ лежать въ этой сырой и мрачной комнат?.

— Какъ, зе, какъ зе! завтра пойдетъ.

Марья Антоновна поцаловала меня и ушла.

— Леа! душечка, голубушка, позвольте мн? пойти къ сос?дямъ, мн? такъ скучно!