Записки еврея

Дверь оторилась. Я окамен?лъ на м?ст?. Предо мною, въ дверяхъ, стояли какіе-то люди. На меня бросились; меня схватили. Я потерялъ всякую способность говорить, или кричать. Я дико озирался. Меня держали два здоровенныхъ еврея. Всл?дъ за ними, вошелъ полицейскій чиновникъ въ сопровожденіи трехъ будочниковъ. Вся эта сцена разыгралась съ такой быстротою, что раби Исаакъ и Ерухимъ, он?м?вшіе отъ неожиданности, не произнесли ни одного звука.

Промежду будочниковъ протолкался какой-то, отвратительной наружности, маленькій сутуловатый еврей.

— Вы не того схватили, вы не того поймали, закричалъ онъ евреямъ, державшимъ меня. — Вонъ тотъ! Вонъ тотъ, настоящій! указалъ онъ на Ерухима. Въ одно мгновеніе ока, меня отпустили, а Ерухима схватили.

— Ловцы, ловцы![40] Караулъ… неистово закричалъ раби Исаакъ. Стаканъ съ внномъ, покоившійся на его широкой ладони, упалъ на полъ, и съ звономъ разбился въ дребезги.

— Разбойники! Кровопійцы! прочь! не то…

Полицейскій чиновникъ, флегматически, съ достоинствомъ опустилъ свою полицейскую лапу на плечо раби Исаака.

— Не бунтовать! приказалъ онъ р?зко и отрывисто.

Раби Исаакъ опустилъ руки, постоялъ секунды дв?, зат?мъ вновь поднялъ руки, и молча запустилъ ихъ въ свои густые пейсы, съ неописаннымъ, неизобразимымъ отчаяніемъ въ лиц?.

Ерухимъ молчалъ, даже ни разу не пискнулъ, какъ придушенный цыпленокъ. Лицо его покрылось мертвенной бл?дностью, а глаза, застывшіе въ своихъ орбитахъ, не мигая, смотр?ли на одну точку, куда-то вдаль.

Не знаю какимъ образомъ, въ такую ужасную минуту, достало у меня наблюдательности зам?тить вс? мал?йшія подробности этой сцены.

Раби Исаакъ стоялъ на одномъ м?ст?, какъ пригвожденный безъ мал?йшаго движенія. Ерухима держали за руки два рослыхъ жирныхъ еврея, съ лицами зв?рскими и грубыми. Будочники въ дверяхъ смотр?ли на всю эту сцену тупо, безучастно, готовые сд?лать все, что бы имъ ни приказали. Полицейскій чиновникъ (о, р?дкость!) съ большимъ состраданіемъ смотр?лъ поперем?нно то на несчастнаго отца, то на омертв?вшаго ребенка. У полиціанта, за плечами, прятался мизерный, сутуловатый еврей-доносчикъ; онъ, повидимому, самъ испугался мерзости своего поступка и предательства. Я окинулъ взоромъ все пустое пространство комнаты. Я увид?лъ…

Я увид?лъ, въ дверяхъ, ведущихъ въ спальню, несчастную мать, несчастную Перлъ.

Мое перо отказывается рисовать это лицо; сомн?ваюсь, чтобы и кисть величайшаго изъ художниковъ была въ состояніи схватить черты этого женскаго лица.

Перлъ стояла вц?пившись об?ими руками въ косякъ дверей.

Лицо ея им?ло цв?тъ гипса. Ея большіе черные глаза расширились до двойнаго почти объема. Она быстро и конвульсивно вращала зрачками во вс? стороны. Губы ея побл?дн?ли и искривились.

Въ комнат? стояла крайняя тишина; нигд? ни звука, ни шороха. Вс? д?йствующія лица застыли въ описанныхъ мною позахъ, и были похожи бол?е на восковыя фигуры, ч?мъ на живыхъ людей. Наконецъ, Перлъ медленно отняла руки отъ косяка, неслышно перешагнула за дверь, и нев?рными шагами направилась прямо къ мужу. Полицейскій чиновникъ, при вид? этого, какъ будто плывущаго привид?нія, отшатнулся, и далъ ей дорогу.

Она добралась до мужа, медленно протянула руку, чуть дотронулась до его локтя и зашептала:

— Берутъ? Кого берутъ? Тебя или… за что? Подати? Солдатскій постой?..

— Мама!! крикнулъ очнувшійся при вид? матери Ерухимъ.

Она, съ быстротою мысли, повернулась въ ту сторону, откуда послышался бол?зненный крикъ сына.

Какъ раненая пулей, отскочила она два шага назадъ, съ такой силой, что попавшійся на пути мизерный еврей-доносчикъ ринулся всей тяжестью своего изсохшаго т?ла на полъ.

— Его? вскричала она, какимъ-то нечелов?ческимъ голосомъ, указывая рукою на Ерухима, дико захохотала и грянулась на лежавшаго у ногъ ея еврея.

Полиціантъ бросился къ столу, схватилъ графинъ съ виномъ, и испуганный, трепещущими руками, началъ обливать ея голову и лицо.

Ловцы воспользовались этой минутной суматохой. Одинъ схватилъ Ерухима на руки, другой закрылъ ему ротъ своей широкой рукою, и б?гомъ вынесли свою жертву. Доносчикъ съ трудомъ выкарабкался изъ-подъ т?ла лежавшей на немъ женщины, и пугливо озираясь выползъ вонъ. Два будочника тоже ушли. Остался одинъ будочникъ и чиновникъ, приводившій въ чувство несчастную мать. Раби Исаакъ не трогался съ м?ста.

Съ улицы доносился дикій, старческій крикъ кухарки.

— Люди! братья! евреи! спасите! помогите! р?жутъ! грабятъ! убиваютъ!

Перлъ очувствовалась, подняла голову, раскрыла глаза и съ трудомъ с?ла на полъ. Н?сколько секундъ глаза ея блуждали дико. Она встр?тила глазами сострадательный взоръ полицейскаго чиновника.

— Успокойся, матушка, сказалъ онъ ей мягкимъ, вкрадчивимъ голосомъ. — Вашъ сынъ будетъ свободенъ. Завтра же я самъ доставлю и сдамъ его вамъ на руки.

— Ваше благородіе! завопила мать, умоляющимъ голосомъ. — Пощадите, не берите моего ребенка. Онъ боленъ. Какой онъ рекрутъ! О Боже мой!

Она схватила руки чиновника, и прильнула къ нимъ губами.

— Ваше благородіе, умоляла она: — вотъ все мое богатство. Берите, только оставьте мн? сына.