Записки еврея

Моя бол?знь была чрезвычайно опасна и продолжительна; я стоялъ на краю могилы, но судьб? не угодно было покончить со мною разомъ: она оставила меня въ живыхъ для дальн?йшихъ разсчетовъ. Протекли съ т?хъ поръ десятки л?тъ, но ощущенія, вынесенныя мною тогда, и до настоящей минуты не изгладились изъ моей памяти. Предо много носились какіе-то образы, то страшные, то ласкательно-пріятные, то безобразно-см?шные. — Лица, игравшія какія-нибудь роли въ событіяхъ моего д?тства, постоянно метаморфозировались и м?нялись: Леа вдругъ преобразовалась въ полицейскаго чиновника, мой учитель — въ безжалостнаго ловца, безчелов?чно душащаго б?дную Олю, од?тую въ кафтанъ Ерухима; мизерный еврей-доносчикъ наигрывалъ на скрипк? какіе-то дикіе мотивы, а Перлъ съ мужемъ кружились и прыгали не въ тактъ; Марья Антоновна дралась съ полицейскимъ чиновникомъ, а Ерухимъ, съ жемчужной повязкой матери на голов?, чему-то хохоталъ. Потомъ, вдругъ, наступала какая-то черная, густая тьма; мой мозгъ работалъ и копошился какъ будто гд?-то въ подземельи, до т?хъ поръ, пока что-то тяжелое не рухнуло и не прядушило меня. Я терялъ всякое сознаніе; мои чувства засыпали или замирали…

Однажды, я ощутилъ трепетную, прохладную руку на моемъ лбу. Я почувствовалъ какое-то крайнее утомленіе во всемъ моемъ существ?. Т?ло мое покоилось въ чемъ-то мокро-тепловатомъ; в?ки отяжел?ли какъ свинецъ, такъ, что при всемъ моемъ усиліи, я ихъ приподнять не могъ.

— Жизнь моя, сердце мое, мой б?дненькій Сруликъ! спишь ли ты? послышалось мн?.

«Кто это?» подумалъ я: «в?роятно опять что-нибудь страшное, противное».

Вопросъ, сопровождаемый еще бол?е н?жными эпитетами, повторился.

— Оставь, не безпокой его, пусть себ? спитъ! послышался мн? суровый голосъ отца.

— Я хочу только уб?диться, узнаетъ ли онъ меня. Докторъ ув?рялъ же, что опасность миновалась, и что кризисъ кончился благополучно.

Я ясно разслышалъ голосъ моей матери. Мн? хот?лось заплакать отъ наплыва какого-то чувства, но нервная система, казалось, пол?нилась сд?лать нужное для этого усиліе. Я собралъ вс? свои силы, и полуоткрылъ глаза. Я ясно увид?лъ лицо моей матери, орошенное слезами, и встр?тилъ ея ласкающій взоръ. Я сд?лалъ еще одно усиліе, и вяло улыбнулся. Мать прильнула къ моему лбу. Я, в?роятно, опять погрузился въ сонъ.

Мое выздоровленіе шло чрезвычайно медленно. Оказалось впосл?дствіи, что во время моей бол?зни, Леа, боясь отв?тственности, выписала мою мать. Но съ матерью прибылъ вм?ст? и отецъ, который, впрочемъ, скоро опять у?халъ, об?щавъ, чрезъ дв? нед?ли, возвратиться и взять насъ домой. Настали для меня опять сладкіе дни счастія: мать меня н?жила; даже Леа увивалась вокругъ меня, а старый каббалистъ всякое утро и вечеръ нашептывалъ что-то надъ моей головой. Я пытался н?сколько разъ поразспросить мать объ участи Ерухима, но она не позволяла мн? даже окончить вопроса, ув?ряя, что мн? опасно и думать объ этомъ событіи, не только говорить.

— Не знаете ли вы что-нибудь о Руниныхъ, маменька? р?шился я однажды спросить.

— О какихъ Руниныхъ? спросила она меня, въ свою очередь, довольно суровымъ голомъ.

— Митя, Марья Антоновна и…

— Не знаю такихъ людей, и знать ихъ не хочу, отв?тила она съ гн?вомъ. — Все это теб? померещилось во время горячки, а ты вбилъ себ? въ голову, что и на самомъ д?л? случилось.

Она бросала поминутно подозрительные взгляды на остатки моихъ несчастныхъ пейсиковъ. Я уб?дился, что проклятая Леа не выдержала своей роли, и выдала мою тайну. О моихъ христіанскихъ друзьяхъ я бол?е не спрашивалъ. Я ясно вид?лъ, что моя мать отъ души желала уничтожить не только вредное вліяніе моихъ друзей на религіозную мою сторону, но вырвать съ корнемъ даже воспоминаніе о нихъ.

Наконецъ, прибылъ отецъ мой, и мы отправились домой. Я до того былъ счастливъ и доволенъ, что искренно поцаловалъ, при разставаніи, и учителя и его дрожайшую половину, благодаря Бога, что избавляюсь отъ нихъ нав?ки.

Я не могу умолчать объ одномъ подслушанномъ мною разговор? между моимъ отцомъ и учителемъ-каббалистомъ, такъ-какъ разговоръ этотъ показалъ мн? отца въ весьма выгодномъ для него св?т?.

Я полудремалъ на своей постели, усталый отъ моціона по комнат?, къ которому меня пріучали, по наставленію медика, водя меня подъ руки. Въ комнат? находился только отецъ. Онъ облокотился на столъ, и смотр?лъ въ какую-то книгу. Но временамъ, онъ отрывался отъ чтенія, писалъ, задумывался, опять писалъ, и зат?мъ вновь углублялся въ свое чтеніе. Процессъ его занятій меня ничуть не интересовалъ; мн? даже не любопытно было знать, что именно онъ д?лалъ. Но вотъ въ комнату вошелъ мой учитель хозяинъ.

— Что читаешь ты такъ усердно, Зельманъ? спросилъ вошедшій.

— Это не по вашей части, дядюшка!

— Почему же не по моей части, племянничекъ? ты в?дь, над?юсь, читаешь еврейскую книгу?

— Еврейскую-то, еврейскую, а все-таки не по вашей части. Я читаю астрономію.

— Что такое? переспросилъ учитель.

— Астрономію. Это наука о созв?здіяхъ небесныхъ.

— Слыхалъ объ этой наук?.

— Можетъ быть. Но это астрономія нов?йшая.

— То-есть, какъ это нов?йшая?