Записки еврея

Мы остановились въ Курск? пооб?дать. Въ общей зал?, кром? насъ, об?дало за сос?днимъ столомъ н?сколько пассажировъ, ?хавшахъ въ Москву. Пассажиры эти разсуждали между собою о непріятномъ приключеніи, случившемся съ ними ночью: дилижансъ опрокинулся и н?которые изъ нихъ порядкомъ ушиблись. Какъ водится, ругали содержателей дилижансоваго сообщенія и порицали непростительную грубость и небрежность кондукторовъ. Между порицателями и недовольными бол?е вс?хъ п?тушился какой-то франтъ. По акценту, оборотамъ р?чи и н?которымъ манерамъ нельзя было не узнать сразу его іерусалимскаго происхожденія. Его хвастливыя угрозы и комичныя выраженія заставляли меня подергиваться пренепріятнымъ образомъ. Я уткнулъ голову въ тарелку, притворявъ неслушающимъ его и незам?чающимъ насм?шливыхъ и презрительныхъ взглядовъ, бросаемыхъ ежеминутно княаемъ на кричащаго еврея.

— Каковъ гусь? обратился во мн? шопотомъ князь къ концу об?да, указывая глазами на франта.

— Жаркое — неудачное, отв?тилъ я съ притворною наивностью, посмотр?въ на остатки гусинаго жесткаго жаркаго, неприбраннаго еще со стола. Спутникъ мой искренно засм?ялся.

Въ дорог? князь, неожиданно засм?явшись, обратился ко мн?:

— Что вы хот?ли сказать вашимъ отв?томъ на мой вопросъ во время об?да: «каковъ гусь»?

— Вы спросили мое мн?ніе о поданномъ вамъ гус?, я отв?тилъ, что жаркое — очень неудачно. Я, право, не понимаю, какъ вы усп?ли управиться со своей порціей?

— Ха, ха, ха! я обратилъ ваше вниманіе не на жаренаго гуся, а на живого.

— На какого живого?

— Видно, вы усердно трудились надъ своей порціей, если не зам?тили за сос?днимъ столомъ франта-жида, презабавно гримасничавшаго и храбрившагося.

— Я ничего не зам?тилъ.

— Жаль, преуморительная птица. Что за народъ!

— Кто?

— Жиды.

— А что?

— Пренепріятные, прескверные люди.

— Да, говорятъ.

— Какъ говорятъ? неужели вы лично никогда не сталкивались съ ними?

— Хранилъ Богъ какъ-то.

— Завидна ваша участь!

— А вы?

— О, меня они надували, по крайней м?р?, сто разъ.

— На чемъ же?

— Мало ли на чемъ? и на товарахъ, и на займахъ, и даже на клубничк?.

— Благоразумный челов?къ не долженъ себя давать въ обманъ бол?е двухъ разъ.

— Обстоятельства заставляютъ иногда; что прикажете д?лать?

— Наприм?ръ?

— Ну, проиграешься, прокутишься, денегъ ни гроша, куда обратиться прикажете? Конечно, къ жиду. Ну, и лупитъ жидъ, что есть мочи.

— Изволите вид?ть: жидъ считаетъ проигравшагося или прокутившагося челов?ка не слишкомъ надежнымъ плательщикомъ. Онъ разсчитываетъ, что изъ трехъ подобныхъ должниковъ уплатитъ, можетъ быть, только одинъ, а потому и требуетъ, чтобы этотъ одинъ заплатилъ за троихъ.

— А между т?мъ платятъ вс? трое.

— А иногда не платитъ и ни одинъ. Шансы ровные.

— Но какъ же заниматься подобныхъ ремесломъ?

— Конечно, не похвально. Но въ томъ обществ?, гд? люди проигрываются и прокучиваются, должны, по натуральному ходу вещей, явиться и подобные ростовщики: иначе нельзя было бы отыграться, и нельзя было бы протереть глаза насл?дственнымъ денежкамъ преждевременно.

Князь улыбнулся.

— Но почему именно жиды избрали себ? это гнусное ремесло?

— Ну, съ этимъ я не согласенъ. Въ столицахъ вы встр?тите десятки ростовщиковъ чисто россійскаго происхожденія, которые еще почище жидовъ будутъ.

— Н?тъ, что ни говорите, а такой падкой на деньги націи, какъ еврейская, и въ мір? н?тъ. Въ деньгахъ концентрировани вс? ихъ помыслы, вс? ихъ страсти, вс? ихъ стремленія. Степени аристократизма у нихъ опред?ляются количествомъ рублей. Тысяча первый чинъ, десять тысячъ — второй, а сто тысячъ — чуть ли не генералъ у нихъ.

Князь засм?ялся надъ собственной остротой.

— Да в?дь у нихъ, кажется, другихъ генеральскихъ чиномъ и быть не можетъ?

— Пустяки, это л?нтяи, шахеръ-махеры и…

— Трусы?

— Ну, о трусости и говорить нечего. Я въ Польш? одного фактора такъ перепугалъ холостымъ зарядомъ, что онъ, кажется, и ремесло свое бросилъ.

— Неужели вся еврейская нація состоитъ изъ однихъ только факторовъ?

— Почти. Знаете-ли, что жидъ во фрак? гораздо вредн?е, ч?мъ жидъ въ капот??

— Почему такъ?

— Этотъ, по крайней м?р?, знаетъ свое м?сто, а тотъ еще раздувается какъ царь лягушекъ и чортъ ему не братъ.

— Можетъ быть, потому, что онъ уже сознаетъ свое челов?ческое достоинство?

— Какое тамъ достоинство, я какое тамъ челов?ческое! У михъ н?тъ ни достоинства, ни сердца челов?ческаго. Умирай предъ глазами жида десять челов?къ — онъ ихъ не спасетъ, если для этого потребуется хоть одинъ рубль.

— Такую характеристику я въ первый разъ слышу; мн? говорили наоборотъ, что жиды — мягкосердны и сострадательны, какъ вообще вс? робкіе люди.

— Не в?рьте ничему хорошему, что нихъ говорятъ. Мн?, наприм?ръ, говорили, что жидовки очень нравственны.

— И что-жь?

— И это ложь. Я неоднократно уб?ждался въ этомъ собственныхъ опытомъ.

— Неужели же вы унизились, князь, до того, чтобы бывать въ еврейскихъ обществахъ?

— Сохрани Богъ!

— Но гд? же и какъ вы пожинали лавры своихъ амурныхъ поб?дъ?

— Знаете ли, что въ Польш? вообще, а въ Бердичев? въ особенности, ко мн? приходили съ визитами жены и дочери самыхъ богатыхъ, почетныхъ въ своей сред? жидковъ?