Читаем Записки из Японии полностью

Замечу, что это не впервые я осмеливалась здесь на такие выпады по утрам на велосипеде. Как-то раз даже ехала, прорезая передним колесом двадцатисантиметровый слой снега, так как было раннее субботнее утро и, естественно, дороги еще чистить никто не собирался. Тогда я бросила велосипед на середине пути. На этот раз снега почти не было, только хрустящая корка льда. Несколько раз по пути чувствовала, что нешипованные колеса совсем не устойчивы, но не сдавалась, как всегда.

На одном из перекрестков заметила, что женщина на небольшом авто притормозила в ожидании, когда ей уступят дорогу, чтобы выехать на главную. Тем самым она преградила дорогу и мне (а я ехала по пешеходному тротуарчику)… «О, да!» – подумала я, притормозила и попыталась повернуть, но… это было последней каплей для моих нешипованных колес. Велосипед накренился, и я картинно упала посреди проезжей части, а сверху, для дополнения картины, на меня повалился велосипед. Больно, острую боль трудно терпеть – но мне это удалось. Вокруг было немало японцев, спешащих не то на работу, не то в университет… Но никто не попытался помочь или хотя бы спросить, как я себя чувствую. Женщина в машине, преградившая мне дорогу (о, как громко и самоуверенно сказано), лишь только неодобрительно помахала головой сквозь стекло и скрылась за поворотом. Проходивший мимо (всего на расстоянии в пару метров – мог бы и помочь… джентельмен) молодой человек просто остановил на секунду взгляд (не каждый раз видишь утром гайдзина (с япон. «иностранца»), падающего с велосипеда прямо на дорогу), сделал недовольную гримасу (я обозначила ее именно так) и, не задержавшись ни на секунду, продолжил свой полууверенный, чисто японский шаг.


Заснеженные горные вершины


Я собралась с духом, встала, подняла велик, но на него больше не села – нет-нет, для одного утра слишком много приятных приключений. Так и началось мое еще одно утро в Японии, в уже ставшем родным городе Тояма.

Нет, ну я читала о том, что эта нация не способна оказывать помощь чужим людям, а уж тем более иностранцам (или гайдзинам, как я сказала ранее), но от этого не становится менее грустно одинокому маленькому гайдзину, заброшенному на край вселенной, да почти к инопланетянам, если хотите… Само собой, пять стадий проникновения в чужую культуру, и без стадии полного непонимания и отрицания всего чужого не обойтись, но как все-таки трудно порой совмещать теорию с практикой и относиться ко всему философски.


Охота на зайца, Тога


Так вот, не раскрыла секрет пяти стадий знакомства с чужой культурой. Они достаточно просты, хотя не всегда нам самим удается их так хорошо сформулировать. Что и было сделано за нас, иностранцев, сразу по приезде в Японию, на самом первом занятии, где мы и читали текст об опыте общения с другой культурой.

Первая стадия – стадия абсолютного восторга, когда иностранец просто боготворит чужую культуру, смотря на нее словно сквозь розовые очки, чужое затмевает все аспекты его культуры, он видит в ней все только прекрасное и несомненно доминирующее над нравами его нации.

Вторая стадия уже не такая «восторженная», а, скорее, связанная с разочарованиями, в голове возникает хаос, человек перестает быть уверенным в себе, все, что раньше приводило его в восхищение и казалось само собой разумеющимся, теперь ему кажется, по меньшей мере, странным и непонятным.

На третьей стадии человек замечает и начинает осознавать культурные различия, перестает воспринимать все, что принадлежит культуре-оппоненту.

Здесь он находится перед выбором: принять культурные различия такими, какие они есть, или пойти своим собственным, уникальным путем (и, о Боже, куда может завести этот путь).

На четвертой стадии человек воспринимает все культурные различия такими, какие они есть, но, словно оппозиционируя (или, если хотите, противопоставляя) cебя и свое, рассуждает примерно так: «Даже и ни на кого не полагаясь, я и сам смогу прожить как-нибудь».

На пятой стадии приходит осознание того, что чужой культуре надо соответствовать, выбирать нужные выражения, вести себя так, чтобы не выделяться и не повредить «течению времени» в другой стране, обществе и т. д. Здесь мы, в идеале, становимся аналитиками, изучаем влияние «взмаха наших крыльев на течение времени в чужой вселенной», работаем над собой, изменяя, при необходимости, поведенческие модели, некоторые привычки и прочее.


Токио, паук


И как же все-таки трудно подстроиться в ситуации полного одиночества!.. Неужели и правда нет здесь ни одного человека, на которого можно было бы опереться. А ведь без этого человеку нельзя…




Под неустанным присмотром богов (Спасибо, как ведь все-таки прекрасно: я живу!)

2009–06–15


Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих казаков
100 великих казаков

Книга военного историка и писателя А. В. Шишова повествует о жизни и деяниях ста великих казаков, наиболее выдающихся представителей казачества за всю историю нашего Отечества — от легендарного Ильи Муромца до писателя Михаила Шолохова. Казачество — уникальное военно-служилое сословие, внёсшее огромный вклад в становление Московской Руси и Российской империи. Это сообщество вольных людей, создававшееся столетиями, выдвинуло из своей среды прославленных землепроходцев и военачальников, бунтарей и иерархов православной церкви, исследователей и писателей. Впечатляет даже перечень казачьих войск и формирований: донское и запорожское, яицкое (уральское) и терское, украинское реестровое и кавказское линейное, волжское и астраханское, черноморское и бугское, оренбургское и кубанское, сибирское и якутское, забайкальское и амурское, семиреченское и уссурийское…

Алексей Васильевич Шишов

Биографии и Мемуары / Энциклопедии / Документальное / Словари и Энциклопедии
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное