Читаем Записки из Японии полностью

– Извините, кажется, я не туда попала…

– И все же, разрешите уточнить, куда именно вам хотелось попасть?!

Мой странный внутренний голос

2009–07–03

Я ясно осознавала, что истина скрывается совсем не в японском всепоглотившем и всеукротившем законе. Она в самом сердце Японии. Она в душе каждого «добропорядочного» японца, и, что еще удивительнее, – теперь она поглотила и мою душу.


Будда в Нара


Однако это странное чувство. Чувство благоговейного уважения поражает тебя, словно вирус, при встрече с сэнсэем (с япон. «учитель»), и вот ты совершенно незаметно, без сопротивления, естественно, как будто так и должно быть, склонил голову и начал многократный поклон. Поясница описала разнодиаметровые дуги и вернулась в исходное положение. Сэнсэй скрылся за поворотом, а тебя все не покидает чувство всепоглощаюшего уважения к вышестоящему по положению. Вот тебе и дзе: гэ-канкэй (букв. «отношения между высшими и низшими по статусу, субординация»).


Аня напротив магазина, город Тояма


Кто бы мог подумать, что это случится со мной: вот так, совсем внезапно, поменять образ мыслей. Совсем не означает, что ранее я не относилась с почтением к старшим, тем более к преподавателям, но желания «раствориться» в вышеупомянутом, спокойное благоговение – такое со мной, пожалуй, впервые. И как же приятно, когда тебе в ответ растворились в приветливой улыбке и смиренном поклоне, дескать: «Да, студент, – я тебя тоже уважаю, дерзай, и, возможно, будешь как я в скором времени!»


Общежитие для иностранных студентов Тоямского университета


«Так и есть – это уже совсем не за горами, если захотеть», – подумала бы прежняя я, но нет, новая я подумала… Новая я, как ни странно, ни о чем не подумала, а продолжила свой путь, с благоговением на душе. Это отнюдь не довольство самим собой – это интуитивное следование чувству правильной расстановки ролей во Вселенной и безошибочно однонаправленного течения времени (в понимании маленького ограниченного незнанием человека). Это не есть ли та самая пятая стадия из моей классификации адаптации человека к чужой культуре, когда он уже проанализировал все плюсы и минусы, изменился и прекрасно приспособился к жизни, отличной от жизни в привычной ему культурной среде. И даже стыдно об этом говорить, но я «перестала нелегально выносить мусор». Раньше нагло относила его в кабину для сбора мусора в любые дни – а теперь делаю это строго по расписанию… и неодобрительно смотрю на тех, кто замер на четвертой стадии и продолжает «нелегальничать».


Бабочка


Ну и еще одно, про это нельзя не упомянуть. Вход в общежитие для иностранных студентов заключал в себе ритуал переобувания в домашние тапочки (как мило, не правда ли?!)… и продолжение пути до «апартаментов» без причинения ущерба недавно (а возможно, не так уж и недавно) вымытого нашим комендантом пола в оных. По приезде в Японию мне удавалось строго соблюдать этот «прописанный» тут и там на входных дверях закон, но со временем… Приближаясь к стадии отрицания и обособления себя от японцев, тапочки перестали надеваться как-то сами собой, совершенно незаметно, и тогда я на цыпочках пробиралась до второго этажа, боясь быть кем-то застигнутой врасплох.

Хотя, вовсе не одной мне удавалось обходить это правило. Нередко за дверью слышалось постукивание чьих-то полукрадущихся каблучков, постепенно становящееся все приглушеннее и исчезая в пространстве «где-то» и во времени «когда-то». Теперь я снова переобуваюсь в тапочки, не оскверняя тем самым только что вымытый пол и не оставляя на нем уличной пыли, а отнюдь не грязи, так как грязь в Японии так же трудно оставить, как и найти ее.



Совсем недавно полагала, что «стукачество» – пожалуй, самая неприемлемая мной черта японского народа. Теперь – понимаю относительность всего, о чем рассуждает человек на протяжении жизни. Пожалуй, осталось многое, что нельзя изменить в самом себе, – и это естественно. Неизменным остается наша nature. Однако подавляющее большинство поведенческих моментов, безусловных рефлексов будет изменено, как произошло в моем случае. И самоанализ здесь ни при чем – это видно невооруженным глазом.


За 20 минут до станции Маибара

2009–07–20


Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих казаков
100 великих казаков

Книга военного историка и писателя А. В. Шишова повествует о жизни и деяниях ста великих казаков, наиболее выдающихся представителей казачества за всю историю нашего Отечества — от легендарного Ильи Муромца до писателя Михаила Шолохова. Казачество — уникальное военно-служилое сословие, внёсшее огромный вклад в становление Московской Руси и Российской империи. Это сообщество вольных людей, создававшееся столетиями, выдвинуло из своей среды прославленных землепроходцев и военачальников, бунтарей и иерархов православной церкви, исследователей и писателей. Впечатляет даже перечень казачьих войск и формирований: донское и запорожское, яицкое (уральское) и терское, украинское реестровое и кавказское линейное, волжское и астраханское, черноморское и бугское, оренбургское и кубанское, сибирское и якутское, забайкальское и амурское, семиреченское и уссурийское…

Алексей Васильевич Шишов

Биографии и Мемуары / Энциклопедии / Документальное / Словари и Энциклопедии
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное