Записки о Шерлоке Холмсе

– Известно, что в половине восьмого, уходя из дома, миссис Баркли пребывала в хороших отношениях с мужем. Она (помнится, я об этом упоминал) никогда не выставляла на вид своей привязанности к супругу, но кучер слышал в тот вечер, как она вполне дружелюбно беседовала с полковником. Также известно, что непосредственно после возвращения миссис Баркли удалилась в комнату, где никак не могла застать своего супруга, и, явно в расстроенных чувствах, потребовала чаю. Когда явился муж, она принялась яростно осыпать его упреками. Следовательно, в промежутке между половиной восьмого и девятью произошло нечто, изменившее ее отношение к полковнику. Но в течение этих полутора часов рядом с ней все время находилась мисс Моррисон. Значит, как бы она ни отрицала, ей что-то об этом известно.

Сначала я предположил, что между молодой леди и старым солдатом когда-то существовали некие отношения и теперь мисс Моррисон призналась в этом его жене. Это бы объяснило, почему миссис Баркли охватило негодование и почему молодая женщина заявила, будто ничего необычного не случилось. Слова миссис Баркли, подслушанные слугами, не расходились с этим предположением. Но в мою версию никак не укладывались упоминание «Давида» и всем известная любовь полковника к жене, не говоря уже о роковом вторжении какого-то другого мужчины, которое, конечно, могло быть совершенно не связано с тем, что происходило ранее. Задача передо мной стояла непростая, но я склонялся к тому, чтобы отвергнуть идею о связи полковника с мисс Моррисон. Притом я еще более укрепился в убеждении, что молодая леди должна что-то знать о причинах внезапно вспыхнувшей ненависти миссис Баркли к мужу. Я предпринял очевидный шаг, то есть явился к мисс Моррисон и объяснил ей, что, по моему глубокому убеждению, она скрывает некие факты и, если происшедшее останется тайной, ее подруге, миссис Баркли, грозит скамья подсудимых.

Мисс Моррисон оказалась хрупким, эфирным созданием с испуганными глазами и белокурыми локонами, однако же проницательности и здравого смысла ей было не занимать. Выслушав меня, она некоторое время размышляла, а потом, преисполнясь решимости, приступила к удивительному рассказу, который я, дабы не злоупотреблять вашим вниманием, изложу сокращенно.

«Я обещала подруге молчать об этом деле, а слово нужно держать, – начала она. – Но раз ей грозит серьезное обвинение, а оправдаться она, бедняжка, не может из-за болезни, то, думаю, я вольна нарушить обещание. Я без утайки расскажу вам все, что произошло в понедельник вечером.

Приблизительно без четверти девять мы возвращались от миссии на Уотт-стрит. Путь лежал по Хадсон-стрит, где никогда не бывает людно. Фонарь там только один, на левой стороне, и когда мы к нему приблизились, я заметила шедшего нам навстречу человека, скорченного в три погибели. На плече у него висела коробка. Голова у него была низко свешена, колени согнуты, и я решила, что он калека. Когда мы с ним поравнялись под фонарем, прохожий поднял на нас глаза, застыл как вкопанный и отчаянно выкрикнул: „Боже правый, да это же Нэнси!“ Миссис Баркли смертельно побледнела и упала бы на землю, если бы уродливый калека ее не подхватил. Я собиралась позвать полицию, но миссис Баркли, к моему изумлению, обратилась к прохожему вполне мирно.

„Я думала, ты уже тридцать лет как умер, Генри“, – проговорила она дрожащим голосом.

„Так оно и есть“, – отозвался увечный, и голос его был страшен. Его смуглое до черноты, безобразное лицо, сверкающий взгляд являются мне теперь во сне. В волосах и бакенбардах незнакомца виднелась седина; кожа, как увядшее яблоко, была покрыта сеткой морщин.

„Ступай чуть вперед, дорогая, – сказала миссис Баркли. – Мне нужно поговорить с этим человеком. Бояться нечего“. Она старалась говорить твердо, но была бледна как полотно. Губы ее так дрожали, что я едва различала слова.

Я подчинилась. Разговор длился несколько минут, потом миссис Баркли подошла ко мне – глаза ее сверкали, – а несчастный калека, оставшийся под фонарем, с бешеной яростью стал потрясать в воздухе кулаками. Миссис Баркли молчала и только у двери пожала мне руку и попросила никому не рассказывать о случившемся. „Это мой старинный знакомый, которому не посчастливилось в жизни“, – пояснила она. Я дала ей обещание, она поцеловала меня в щеку, и с тех пор мы не виделись. Я рассказала вам всю правду, а от полиции ее скрывала только потому, что не знала, какая опасность грозит моей дорогой подруге. Мне понятно теперь, что своей откровенностью я ей только помогу».