Записки о Шерлоке Холмсе

«Брайарбрей, Уокинг.

Дорогой Ватсон, ты, наверно, не забыл „Головастика“ Фелпса – когда ты был в третьем классе, я учился в пятом. Возможно, ты даже слышал, что благодаря дядиным связям я получил хорошее назначение в Министерстве иностранных дел и передо мной открывалась надежная и почетная карьера, но ее перечеркнула внезапная и ужасная беда.

Нет смысла сейчас входить в подробности свалившегося на меня несчастья. Детальный рассказ потребуется, вероятно, если ты согласишься выполнить мою просьбу. Я только-только оправился от воспаления мозга, длившегося больше двух месяцев, и все еще очень слаб. Как ты думаешь, не смог бы ты привезти ко мне домой твоего друга мистера Холмса? Власти уверяют, что больше ничего сделать нельзя, но мне хотелось бы услышать его мнение об этой истории. Постарайся, пожалуйста, его привезти – и чем раньше, тем лучше. Я изнываю от беспокойства, и минуты кажутся часами. Заверь его: я не обратился к нему раньше не оттого, что не ценю его таланты. Просто у меня помутилось в голове, когда случилась эта беда. Теперь мое сознание прояснилось, но возвращаться мыслями к катастрофе я боюсь, чтобы снова не спятить. Я до сих пор слаб, и это письмо, как видишь, мне пришлось продиктовать. Постарайся, пожалуйста, привезти своего друга.

Твой старый школьный приятель

Перси Фелпс».

Письмо меня взволновало: уж очень жалобными показались мне мольбы привезти Холмса. Я был так тронут, что взялся бы и за более сложную задачу, но мне было известно, что Холмс любит свое ремесло и с готовностью откликается на такого рода просьбы. Жена согласилась, что мне следует связаться с Холмсом незамедлительно, и в то же утро я снова посетил знакомую квартиру на Бейкер-стрит.

Холмс, одетый в халат, сидел за пристенным столиком и занимался химическими опытами. Над голубым пламенем бунзеновской горелки кипела в большой изогнутой реторте какая-то жидкость, в двухлитровой емкости осаждались капли конденсата. Мой друг едва скользнул по мне взглядом, и я, видя, что застал его за важным исследованием, сел в кресло и стал ждать. Он набрал стеклянной пипеткой по две-три капли из нескольких колб, затем поместил пробирку с раствором на стол. В правой руке Холмс держал полоску лакмусовой бумаги.

– Вы явились в самый ответственный момент, Ватсон, – сказал он. – Если эта бумажка останется голубой – все хорошо. Если же она покраснеет, кое-кому это будет стоить жизни. – Он обмакнул полоску в раствор, и она окрасилась в густой темно-малиновый цвет. – Хм! Так я и думал! Еще минута, Ватсон, и я буду в вашем распоряжении. Возьмите табак – вот там, в персидской туфле.

Холмс вновь обернулся к столу, чтобы нацарапать несколько телеграмм, которые отдал мальчику-слуге. Потом он опустился в кресло напротив меня, притянул колени к груди и обхватил пальцами свои тощие лодыжки.

– Самое заурядное убийство, – заметил он. – У вас, похоже, имеется нечто занимательней. Вы, Ватсон, настоящий буревестник преступлений. И что же произошло?

Я протянул Холмсу письмо, и тот внимательнейшим образом его изучил.

– Не очень-то много из него узнаешь, да? – Он вернул мне письмо.

– Почти ничего.

– Но почерк все же небезынтересный.

– Это не его почерк.

– Именно. Почерк женский.

– Да нет же, мужской! – вырвалось у меня.

– Нет, женский, причем женщины весьма своеобразной. Начнем расследование с того интересного факта, что клиент тесно связан с человеком столь исключительных свойств – не знаю уж, к добру они или к худу! Я уже заинтригован. Если вы готовы, отправимся в Уокинг прямо сейчас, посмотрим на вашего попавшего в беду дипломата и женщину, которой он диктует письма.