Записки охотника

Этот перечень выдержан в рассказе Тургеневым, за исключением первоначально намеченной 9-летней дочери целовальника, вместо которой в окончательном тексте представлен его «сынишка». На полях чернового автографа набросана программа отдельного издания «Записок охотника» в двух томах.

В рукописях рассказ назывался «Притынный кабачок». Заглавие «Певцы» принадлежит, вероятно, Н. А. Некрасову: как редактор журнала «Современник», он зачеркнул в беловом автографе первоначальное заглавие и вписал новое — своей рукой. Его же рукой в том же автографе карандашом и чернилами сделаны — по цензурным соображениям — и другие замены, а также выкидки.

Новое заглавие принято было автором не без колебаний. В ГИМ ОПИ хранится авторизованная писарская копия «Певцов» (см.: Ф. 276. Собр. Д. М. Щепкина. Ед. хр. 37884. Арх. № 3702). Она датирована 1850 г., исправлена автором, снабжена его подписью и дарственной надписью сыну артиста М. С. Щепкина: «Дмитрию Михайловичу Щепкину на память от любящего его автора». Искажения и пропуски цензурного характера, произведенные при печатании в «Современнике», здесь устранены. Заглавие «Певцы» перечеркнуто и сверху написано: «Притынный кабачок».

«Певцы» писались в с. Тургеневе в августе и сентябре 1850 г., когда Тургенев, публикуя заключительный очерк «Лес и степь» (1849), объявил уже о своем намерении «ограничиться напечатанными отрывками». «Певцы», таким образом, оказались первым рассказом, продолжившим цикл после того, как автор в 1849 г. уже посчитал его законченным.

Первое известное нам письменное упоминание о «Певцах» содержится в письме Некрасова к Анненкову от 30 сентября 1850 г., в котором редактор «Современника» извещал о присылке Тургеневым из деревни «небольшой вещицы»: «хороша, да неудобна» (Некрасов. Т. 10. С. 155; здесь это сообщение ошибочно отнесено к «Свиданию»). В письме из Петербурга к П. Виардо от 26 октября 1850 г. Тургенев сообщал, что прибавил к «Запискам охотника» новый рассказ, в котором, «слегка его приукрасив», изобразил состязание двух народных певцов, очевидцем которого он сам был «два месяца тому назад». «Там было много своеобразных личностей, — писал Тургенев, — которые я пытался нарисовать в духе Тенирса» (Письма II. Т. 2. С. 365. Подлинник по-французски). Прототипом Якова-Турка автору послужил Яков Пасынков, работавший на бумажной фабрике брата писателя, Н. С. Тургенева (см.: Шумский И. О прототипе Якова-Турка в «Певцах» И. С. Тургенева // Рус. лит. 1959. № 3. С. 198-200). По воспоминаниям бывшего крепостного Тургенева, сельского учителя А. И. Замятина, «Яшка-турчонок, сын пленной турчанки» — реально существовавшее лицо (см.: Замятин А. И. Мои воспоминания об И. С. Тургеневе: Рукопись из фондов Государственного музея И. С. Тургенева в Орле // Орл. сб. 1955. С. 291).

О том, как протекала работа над «Певцами», сохранилось следующее свидетельство мемуариста: в 1870-х годах в Париже, в доме Е. С. Рахмановой «Тургенев доказывал, что вдохновение не исключает долгой, кропотливой, черной работы, исправления написанного. „Как, неужели рассказ „Певцы“ (из „Записок охотника“) вы написали не сразу, по вдохновению?“ — воскликнула одна из дам. Как сейчас во всей точности помню ответ Тургенева: „Певцы“? Как мозаику составлял“» (Олсуфьев Дм. Тургенев. Воспоминания и заметки // На чужой стороне. XI. Прага, 1925. С. 56).

Из сличения белового автографа с журнальным текстом выявляются разночтения цензурного характера. Слова «дворяне», «помещики», «становой», «штатский генерал» повсюду заменялись социально нейтральными: «гости», «другие» и т. п. Систематически устранялось определение «русский», к чему бы оно ни прилагалось: вместо «русский tenore di grazia» — «tenore di grazia», вместо «русского человека» — «деревенского жителя». Были устранены слова «во всей России». Всякие указания на прямые или косвенные протесты крестьян по поводу их бедственного положения цензором изымались. Так, в журнальном тексте не оказалось слов, относящихся к целовальнику Николаю Иванычу: «…образумил мужиков соседней деревни, не хотевших принять нового управляющего». Вместо слов (о Моргаче) «бежал со вверенной ему тройкой лошадей» печаталось: «Вдруг пропал с вверенной ему тройкой лошадей». Сильно пострадала от цензуры характеристика Дикого-Барина: исчезло важное указание на громадные силы, угрюмо покоившиеся в нем и готовые прорваться «со взрывом»; подробности, относящиеся к его прошлому, и несущее в себе большую идейную нагрузку сравнение «поглядывал кругом, как бык из-под ярма». Из носителя главной идеи рассказа стараниями цензора этот персонаж превратился в некое социально неопределенное и действительно дикое существо. Не случайно критика того времени отмечала, что это лицо «совершенно непонятно и вышло как-то неудачно таинственно» (Москвитянин. 1851, № 3, С. 389).