Записки охотника

Автор «Обозрения русской литературы за 1850 г.» (см.: Современник. 1851. № 2. Отд. III. С. 57, 61) отмечал высокую цельность, резкость и глубину выведенного здесь характера. По отзыву Ап. Григорьева, «столько же комическое, сколько трагическое» лицо Гамлета изображено Тургеневым «так истинно и просто», что «вызывает на многие вопросы» (Отеч. зап. 1850, № 1. Отд. V. С. 18). Анонимный рецензент «Москвитянина» выразил свое недовольство стремлением Тургенева представить в одном лице «современное болезненное развитие в крайней степени», неправдоподобной «уродливостью героя» (Москвитянин, 1851, № 1. С. 137). Однако типичность Гамлетов для русской действительности отмечал Н. Г. Чернышевский в статье о «Губернских очерках» Щедрина, где в роли Гамлета выступал Буеракин: «Видно, немало у нас Гамлетов в обществе, когда они так часто являются в литературе, — в редкой повести вы не встретите одного из них, если только повесть касается жизни людей с так называемыми благородными убеждениями» (Чернышевский. Т. 4. С. 290-291). По свидетельству П. В. Анненкова, «старый Гизо, прочитав „Гамлета Щигровского уезда“ Тургенева, увидал в этом рассказе такой глубокий психический анализ общечеловеческого явления, что пожелал познакомиться и лично поговорить о предмете с его автором» (Анненков. Воспоминания. С. 338). Создание «Гамлета Щигровского уезда» воспринималось как творческий подвиг писателя. «Надо быть чрезвычайно большим художником, — писал в 1883 г. Н. К. Михайловский, — чтобы с таким блеском, как это сделал Тургенев, написать несколько новых вариаций на тему, эксплуатированную гигантами творчества» (Михайловский Н. К. Сочинения. СПб., 1897. Т. 5. С. 812).

О. Ф. Миллер причислял «уездного Гамлета» к тургеневскому же типу Рудина, самое существенное в котором — «это даром пропадающая жизнь в сущности умного человека». Миллер вспоминал, что «привычка пользоваться уже готовым, чужою умственною работою» в «кружке» вводила в те времена в заблуждение даже Белинского, который «только высокой своей даровитостью снова был выведен на свободу, снова стал говорить не с чужого голоса». Отправляясь за наукой на Запад, герой рассказа не знал, что наука возникает непосредственно из самой жизни, и остался в результате «тем же неоригинальным существом».

Как ни мало похож тургеневский Гамлет на других орловских помещиков, выведенных в «Записках охотника», О. Ф. Миллер объяснял закономерность появления его в цикле: «…если вдуматься, то и Щигровский Гамлет окажется тесно связанным с тою барской средой, которая раскрывается перед нами в „Записках охотника“. Ведь самое это отвлеченное направление мысли, самое это ученье помимо жизни возможно только в барской среде, где не имелось живой, насущной потребности дела, а потому-то все, даже самое знание, могло обратиться в безделье, в какой-то возвышенный способ коротать время» (Миллер. С. 15-19).

ЧЕРТОПХАНОВ И НЕДОПЮСКИН (с. 201)

Впервые — в журнале «Современник», 1849, № 2, отд. I, с. 292-309 (ценз. разр. 31 янв.), под № XVI, вместе с рассказами: «Гамлет Щигровского уезда» и «Лес и степь». Общая подпись: Ив. Тургенев.

Черновой и беловой автографы хранятся в ГПБ (Ф. 795. Ед. хр. 10, 11).

Первое упоминание рассказа находим в программе «Записок охотника», записанной на полях рукописи рассказа «Уездный лекарь» (авг. — сент. 1847 г.). В этой записи заглавие рассказа претерпело несколько изменений в такой последовательности: а. «Иван Иванович»; б. «Пом<ещик>»; в. «Дворянин Чертапханов»; г. «Помещик Чертапханов <и> дворянин Недопюскин». Последним вариантом озаглавлен рассказ в черновой и беловой рукописях. Вариант «Иван Иванович», возможно, не относится к данному рассказу, а отражает особый замысел, который в ранних программах «Записок охотника» обозначался как «Помещик Иван Бессонный». Из другой Программы, на полях рассказа «Уездный лекарь», представляющей собой календарный план работы над циклом, можно заключить, что «Чертопханов и Недопюскин» предназначался для № 3 «Современника» за 1848 г, Автор намеревался направить его в редакцию 1 февраля 1848 г. вместе с рассказами «Русский немец», «Смерть» и «Человек екатерининского времени». Срок этот не был, однако, выдержан. Рассказ писался в Париже весной 1848 г. В программу, набросанную на полях черновой рукописи рассказа «Обед» («Гамлет Щигровского уезда») и представляющую собой перечень произведений, которые Тургенев предполагал завершить для проектировавшегося издания «Записок охотника» отдельной книгой (лето 1848 г.), «Чертопханов и Недопюскин» включен не был, из чего можно заключить, что рассказ этот был к тому времени уже написан. К сентябрю 1848 г. рукопись его была уже в Петербурге, о чем свидетельствует письмо Некрасова к автору от 12 сентября 1848 г. (Некрасов. Т. 10. С. 115).