Записки певца. Воспоминания прославленного тенора, артиста оперы Мариинского театра, участника «Русских сезонов» Сергея Дягилева в Париже и Лондоне

Прошло несколько дней. Забыл, что и пробовался. Взялся за обычные, совсем не певческие занятия… И вдруг – повестка из Мариинского театра. Меня просят прийти в театр.

Сначала ничего и не понял… Дух захватило… Сломя голову бросился опять к Морскому. Показываю ему повестку… Он улыбнулся и ласково посмотрел на меня…

– Ну, батенька, поздравляю! – мы обнялись. – Поздравляю – поздравляю… Это – много! Это дебютом пахнет!

Мой дебют

Действительно, мне дали дебют… Каким неподходящим кажется мне теперь это слово в применении к моему первому (пробному) спектаклю на Мариинской сцене! Это было попросту ученическое выступление, достаточно неумелое, бесцветное, ничем не замечательное. Поэтому о нем – лишь кратко.

Ему предшествовала нудная канитель (я бы сказал – «торговля») с второстепенными представителями Мариинского театра, которые вели со мной (и много раз!) чисто «казенные» разговоры и предлагали совершенно неподходящий мне репертуар.

Но однажды случайно я встретился не с ними, а с главным дирижером Мариинского театра – Эдуардом Францевичем Направником. С ним мне удалось обстоятельно поговорить наедине. Он почему-то очень участливо отнесся ко мне и много подробно меня расспрашивал. И как хорошо, что мне тогда в голову не пришло держать себя с ним, как обыкновенно держат себя певцы, то есть врать, «нарезать», выдумывать то, чего не было – пел, мол, и под оркестр, на сцене там-то и там-то, преимущественно в провинции… Я говорил правду, нисколько не скрывая, что я человек без всякого опыта.

Этой сердечной беседы с таким большим человеком, каким был Эдуард Францевич, я не забуду никогда. И она была в высшей степени продуктивной: мы договорились с ним до партии, хотя для меня и новой, но очень подходящей и интересной и, как оказалось потом, очень полезной и многому меня научившей. Это была партия князя Синодала в опере «Демон».

В ней есть все: и лирическая ария, и ряд драматических эпизодов (ночной кошмар, молитва, тревога), и, наконец, физические страдания и смерть на сцене.

К сожалению, все это – и вокально, и сценически – я должен был одолеть в чрезвычайно короткий срок – в одиннадцать дней!

Разумеется, самостоятельно подготовить себя к выступлению в этой партии я не мог и побежал за помощью (ради экстренного случая) к А.П. Петровскому. Он как мог, наскоро, как говорится, «натаскал» меня и дал возможность, хоть бледненько, «ощупью», но все-таки провести мой дебют.

Мы работали с ним ежедневно, и это было крайне утомительно. Потом в театре мне дали одну или две (не помню сейчас) репетиции под рояль и одну с оркестром (кажется, и с хором). И наконец, состоялся спектакль.

Публики было мало. Успех средненький, «снисходительный». Поддерживали меня лишь друзья да знакомые…

После спектакля я был вызван в контору императорских театров, и там со мной подписали контракт, но, несомненно, это было решено еще до дебюта. Меня рассматривали (и это было совершенно правильно) как сырой материал. Взяли на испытание на один год и жалованья мне положили те же сто рублей в месяц. Контракт обязывал меня принадлежать только Мариинскому театру и петь не более десяти раз в месяц и не более двух спектаклей на одной неделе…

Наконец, все кончилось, – я зачислен в труппу с осени предстоящего сезона.

Из библиотеки Мариинского театра мне надавали кучу нот, с тем чтобы за лето я все это выучил и приготовил и чтобы явился в театр обязательно 20 августа.

Первое артистическое лето

С каким восторгом принялся я за работу! Сначала она меня, правда, испугала своими размерами (количеством партий – около двадцати), но позже я успокоился. Опытные люди посоветовали мне не разбрасываться, а работать лишь кое над чем.

– Остальное успеете выучить и осенью, когда начнутся репетиции…

Какой-то собственный инстинкт подсказал мне, чтобы я остановился на партиях Баяна (из «Руслана и Людмилы») и Вальтера (из «Тангейзера» Вагнера), и только.

Еще больший «нюх» указал мне и метод разучивания партий. Я учил – 1) кусками и сразу наизусть и 2) не по репликам партнеров (как заучивают обыкновенно все певцы), а стараясь охватить всю музыку – то, что играет оркестр.

Этим мудрым правилом заучивания я обязан своему молодому приятелю-пианисту, с которым я тогда жил и с которым работал.

Двадцатое августа

Наступило 20 августа… Одевшись официально (длиннополый черный сюртук с университетским значком), отправился я в театр, как было назначено, к 12 часам дня. Дорогой плохо представлял себе, что меня ждет там. Рисовалась очередная встреча с секретарем, казенные разговоры. Но меня ожидало другое.

Когда я вошел в знакомое уже помещение канцелярии, оно оказалось почти до отказа забитым людьми – человек сорок. Мужчины. Дамы. Моложе… Старше… Все загорелые, оживленные, шикарно одетые. На меня – никакого внимания. Все жужжит и болтает…

Вглядываюсь… Боже мой! Да ведь это же все артисты! Это – «те самые», которых я так безуспешно пытался встретить около заветной двери… И вот они все тут… Так близко от меня… И я с ними… Некоторых я уже и узнал…