Записки певца. Воспоминания прославленного тенора, артиста оперы Мариинского театра, участника «Русских сезонов» Сергея Дягилева в Париже и Лондоне

Меня стали назначать и на повторные спектакли «Руслана» и «Тангейзера», – обе партии остались за мною, как и моя дебютная партия князя Синодала в опере «Демон»…

Первый спектакль с Шаляпиным

Но судьба меня баловала и дальше: после «Тангейзера» мне дали ответственную роль в спектакле с Ф.И. Шаляпиным, – в опере «Юдифь» Серова, роль хранителя гарема Олоферна – Вагоа.

Если не изменяет мне память, в ноябре объявили о приезде Шаляпина, и начались репетиции «Юдифи». Репетируют Куза, Славина. Но ждут и Литвин. За Олоферна все время поет Д.И. Похитонов (тогда – репетитор театра, любимец Направника).

И вдруг однажды в разгар репетиции раскрылась дверь репетиционного зала, и появилась огромнейшая фигура Ф.И. Шаляпина.

Как давно я его не видел! Как он еще вырос – ну, колосс, да и только! Белокур до чрезмерности. Бархатная куртка. Чудно вообще одет. Сердечная встреча с Э.Ф. Направником… Троекратный поцелуй… Направник так мал ростом, что, казалось, его, как маленького мальчика, Шаляпин может поднять до своей головы…

Несколько минут разговора, расспросов. Но репетицию надо продолжать.

Шаляпин здоровается с партнерами. Очень нежен с Кузочкой-Уточкой. Это шуточное, но ласковое прозвище прекрасной артистки Куза-Блейхман. Она ходила переваливаясь, как уточка. Ему представляют и меня, как новенького… Дух захватило… Подал руку… Посмотрел внимательно и пытливо. Конечно, не узнал, слава богу! Но какая у него маленькая (чуть не нежная) ручка! Укладывается в моей почти, как дамская.

Приступили к репетиции четвертого акта. После балета начинается пение Олоферна фразой: «Пой, Вагоа, ты много песен знаешь», и мне предстояло сразу запеть мою «Индийскую песню» («Люблю тебя, месяц»). Но меня пощадили, – песню пропустили. Запел Федор Иванович (воинственную песнь Олоферна), делая переходы, сценируя.

Как я пожирал его глазами! Незабываемые, ни с чем не сравнимые минуты! Чарующий мягкий тембр голоса. Его! «Того самого!»… Здесь вот, тут! Рядом со мной. И я около него на законном основании…

Кое-где ошибся… Его поправили… Репетиция шла, что называется, полным ходом. Пришлось сценировать и мне. Я старался делать все так, как мне предварительно было указано. И все с моей стороны шло ладно. Лишь в одном месте Ф.И. попросил меня подальше отойти от него – освободить ему пространство.

В общем, он остался доволен мною и против меня не возражал. На следующий день – оркестровая репетиция. Волнуюсь. Огромная сцена… Оркестр… Балет… Столько участвующих…

Но вот и четвертый акт… Олоферн (Ф.И.) возлежит на троне. Кругом – свита, рабы с опахалами, одалиски.

Снова фраза Олоферна ко мне, и я должен был запеть… Чрезвычайно волнуюсь. Но дальше… Дальше… Чудесна музыка «Индийской песни». Она то нарастает, то упадает… Петь ее – наслаждение. Она кончается эффектным спуском с верхнего си-бемоля вниз… И дальше – заключение оркестра.

Не успел я еще и «очухаться», кончив песню, – не понимаю еще, где я и что со мной, – как вдруг слышу какой-то странный шум, непонятно откуда идущий, и ряд каких-то обращений ко мне из толпы, меня окружавшей. Их я тоже не понимал…

Все разъяснила раздавшаяся вдруг реплика Федора Ивановича: «Браво, браво, Александрович! Очень музыкально поете!» И репетиция пошла дальше. Слышу, Олоферн поет: «Пусть эти бабьи песни там поют, в гаремах вавилонских».

Оказывается, мне (а что такое – я?) зааплодировал оркестр Мариинского театра, застучав по скрипкам смычками и затопав ногами. Оттого и странен был для меня этот шум! Оттого я его и не понял!

Ну, и поздравляли же меня потом! И со всех сторон.

– Цените, – говорят, – оркестр аплодирует лишь в очень редких, исключительных случаях. А тут еще в присутствии самого Ф.И., когда все внимание – на нем!

Боже мой, как я был тогда счастлив! Как лестно было быть ну хоть замеченным, что ли, таким оркестром. Ведь в нем приблизительно половина состояла из профессоров… Я это узнал потом и очень стал с ними дружить.

– Запишите, отметьте себе на всю жизнь эту дату, – сказал мне по окончании репетиции покойный теперь суфлер Н.М. Сафонов. – Это – ваш праздник! Неожиданный! Ишь, как растерялись… Ничего и не поняли. Но не гордитесь, а неустанно работайте. Дай вам Бог, по крайней мере, удержаться на том уровне, на каком вы сейчас…

Мудрый совет. И мудрое правило. И как оно гармонировало с атмосферой репетиций Мариинского театра!

Описать спектакль «Юдифи» с Шаляпиным я не берусь. Я могу лишь попробовать кое-что отметить в нем в том виде, как я наблюдал все происходившее, находясь не в публике, а на сцене.

Как я счастлив, что мои наблюдения над Ф.И. Шаляпиным начались именно с «Юдифи», с оригинальнейшей и характернейшей его роли Олоферна, с оперы, где я почти все время находился около него! Мне легче было наблюдать потом другое.

Никогда прежде этой оперы я не видел, не знал ее совершенно. Она мне понравилась и по музыке и выпуклостью (характерностью) ее персонажей. Роль Олоферна характерна и ответственна в высшей степени. В мое время никто из басов за нее не мог взяться.