Все это, вместе взятое, заставило меня просто рот разинуть от удивления. И теперь, живя в Западной Европе, я все ищу, есть ли в ней что-нибудь подобное, существуют ли в ней заводы без дыму и копоти.
В Запорожье Каменском мы имели небольшое приключение. На одной из пересадочных станций, по пути к нему, сами мы пересели, а наш багаж (в котором находилось и концертное платье М.А. Михайловой, и мой фрак) по ка кому-то недоразумению не «пересел», а был направлен куда-то в сторону.
Мы хватились багажа только по приезде на место. Сразу стали искать его по телеграфу, но безуспешно. Мы нашли его только через два дня, а пока что концерт в Запорожье вынуждены были петь в дорожных костюмах.
Конечно, мы извинились перед публикой, объяснили, что произошло, и с нас не взыскивали. Наоборот, всех это развеселило, и концерт наш прошел с особенным подъемом и имел большой успех. После концерта нас очень чествовали и наутро торжественно провожали.
Багаж наш нашелся, конечно. Но я взял себе за правило в будущем при каждой пересадке непременно успеть сбегать к багажному вагону и последить, переносится ли и наш багаж. В дальнейшем таких историй с нами не повторялось.
Мало-помалу мы стали въезжать на Крымский полуостров. Увеличилось число южных растений. Почувствовалась близость моря; железнодорожный путь усыпан раковинами, а в поезде спутники – всё южане – заговорили о море.
Мы спели в Мелитополе. Перебрались в Симферополь. Это губернский город Таврической губернии. Концерты наши прошли, слава богу, без осложнений. Предстояло еще теперь четыре последних концерта на Южном берегу Крыма. Я мечтал поскорее до него добраться. Из-за этого мы поторопились уехать из Симферополя и не видели ни Бахчисарая, ни других интересных окрестностей.
Совершенно не помню, каким путем мы добрались до Евпатории, то ли из Симферополя на лошадях (железной дороги там не было), то ли из Севастополя водным путем.
Евпатория – это прелестный городок, расположенный на западной стороне полуострова, «у самого синего моря». Тишина в нем, благодать и очень спокойные милые люди.
Вспоминаю теперь одно незабываемое зрелище, которым нас угостила Евпатория. Я с малых лет очень любил огонь: костры и пожары. Но костры никогда не были для меня достаточно большими; смотреть не на что! А пожары всегда бедствие; невозможно спокойно любоваться огнем. Евпатория умудрилась показать нам пожар по-другому.
Мы спели концерт и около полуночи вернулись к себе в гостиницу, стоящую на берегу моря. Мы только что успели закусить и с чашками шоколада и пирожными в руках сели на балконе перед дивной морской панорамой. Было необычайно тихо. Светила луна. Как вдруг напротив, в здании, стоявшем у самой воды (к нам фасадом), где-то сзади появился дым и языки пламени. Ни с того ни с сего на наших глазах загорелся кинематограф. В нем никого уже не было, вечерние сеансы закончились.
Огонь увеличивался, но никто и не думал поднимать ни малейшей тревоги. Какие-то люди спокойно, не торопясь начали выносить из кинематографа мебель – кресла, стулья, рояль. Медленно снаружи прибывала и увеличивалась толпа таких же, как мы, любопытных. И странным образом, не приезжали пожарные. (Позже мы узнали, что в Евпатории пожарной команды не существовало.)
И вот, сидя в благодушии на балконе и попивая себе шоколад, мы наблюдали за тем, как разрастался пожар, как пламя без помехи захватывало все большее и большее пространство и в конце концов охватило все здание. Дым тянуло не на берег, а в море, и он темным густым столбом простирался до неба. А на его фоне, освещенная сзади огнем, необычайно рельефно выделялась скульптура; фигура, вероятно, какой-то музы с арфой в руках.
Она стояла на фронтоне здания и бесстрашно геройски ждала приближающегося неизбежного конца своего.
Зрелище было великолепное. Я никогда не видел подобного раньше и никогда его не забуду.
Мы любовались им, должно быть, около двух часов и досидели до момента, когда обрушился фронтон и когда исчезла муза. На ее месте поднялся сноп искр и дыма. Дальше смотреть было уже не на что.
Следующим городом, куда мы попали, был Севастополь. Он почему-то оказался таким, каким я его себе и представлял: весь он каменный, ослепительно-белый и голый-голый. Не помню ни деревца, ни кустика ни в нем, ни около него. Запомнились лишь изумительные шоссе около него и необъятное голубое ласковое море. А как красива лестница к нему, так называемая Графская пристань!
Севастополь весь полон, разумеется, истории. В нем и Малахов курган, и Нахимовский бульвар и памятник Нахимову, и чей-то редут, и чья-то батарея.
Наш концерт в Севастополе слушали преимущественно офицеры-моряки и их семьи, а среди остальной публики нашлось несколько человек петербургских знакомых.
Нас очень радушно встретили и проводили и снова, как и в Малороссии, немало баловали. Между прочим, нам тоже предложили побывать в одном из близлежащих имений. Время у нас было, и мы с удовольствием согласились.