Записки певца. Воспоминания прославленного тенора, артиста оперы Мариинского театра, участника «Русских сезонов» Сергея Дягилева в Париже и Лондоне

О.О. Преображенскую я знал мало. Вернее, совсем не знал. Я встречался с ней лишь на редких уроках пластики при оперном классе А.П. Петровского, в какой-то мере и чему-то даже учился у нее.

Но искусство ее было для меня чуждо, как и вообще мне было чуждо всякое искусство балета.

Я знал, что балетные – это мастера, они много учатся и многое умеют – куда больше певцов. Они изумительно владеют своим телом. Но все это никогда меня не захватывало, я смотрел на танцы, удивлялся мастерству и… оставался равнодушным.

Исходя из этого, я всячески старался себе представить форму предполагаемых наших с Ольгой Осиповной совместных выступлений, когда она собиралась танцевать одна (совсем одна, без партнеров).

«Что это будет, – думалось мне. – Разве может это быть длительно интересным? А главное, я-то при этом что буду делать? При чем тут я и мое пение?»

Между тем время шло, и надо было так или иначе решать вопрос о поездке. И вот мы вместе с нашим устроителем концертов (иначе – с администратором поездки, человеком, кстати сказать, весьма культурным, – неким Григорием Николаевичем Кудрявцевым) пришли к Ольге Осиповне и заговорили с ней о том, как она себе представляет наши будущие совместные выступления.

Оказалось, что у нее никаких сомнений не было. Она попросту назвала ряд вещей, под музыку которых она намерена танцевать. Сюда входили разного рода танцы – и вальсы, и мазурки, а также характерные народные танцы разных национальностей, включая русский. В общем, это была смесь, всего понемножку.

Что касается меня, то и мне было предложено сделать то же самое в области пения. Мне сказали:

– Пойте что хотите и как хотите, составьте тоже смесь по своему вкусу и совершенно не считайтесь с танцами!

И получилось, что предполагаемая программа наших якобы совместных выступлений ничем не будет отличаться от самого обыкновенного дивертисмента. Такие выступления устраиваются везде и всюду. Номера следуют один за другим, связи между ними никакой нет, и ничего цельного такая программа собой не представляет.

Мне это интересным не показалось, но все же я от поездки не отказался: хотелось двигаться, набираться впечатлений. Единственно, что я оговорил и чего решил держаться, – это исполнять произведения только первоклассных композиторов.

Относительно же формы концертов мы договорились, что у нас будет четыре выхода – два в первом отделении и два после антракта во втором. Каждое отделение начинаю я, исполняя, не уходя с эстрады, шесть номеров подряд. После меня каждый раз Ольга Осиповна также исполняет несколько номеров.

Таким образом, мы были отделены друг от друга, и – не знаю, как ей, – а мне было решительно все равно, с чем и как она выступает.

Было решено, что я начинаю хлопотать об отпуске из театра. Ох, как это было трудно в разгар сезона… Но после долгих и настойчивых хлопот в дирекции мне это все-таки как-то удалось; меня отпустили на 1 месяц без сохранения содержания.

Мы выехали из Петербурга по Вологодской дороге в средине января. Стояли большие морозы, больше 20 градусов по Реомюру. На нас – меховые шубы, шапки, высокие теплые галоши. Нас пятеро… Поместились в спальном вагоне второго класса, и у нас два купе. В дамском Ольга Осиповна и ее горничная, в мужском мы трое: администратор Г.Н. Кудрявцев, молодой пианист А.И. Лабинский и я. В вагоне – комфорт: тепло, светло, двойные рамы, толстые занавески, белоснежное белье, теплые одеяла.

Настроение хорошее, но мы еще не одна компания: мало еще знакомы друг с другом.

Поезд уже на полном ходу… Пора спать ложиться. Я забираюсь на верхнюю полку. Там как-то и теплее и уютнее, никому не мешаешь и ни от кого не зависишь.

Утром в пути всегда просыпаюсь рано. Проснулся и на этот раз ни свет ни заря. Стараюсь что-нибудь рассмотреть через замерзшее окно. Видно очень мало. Снег… Сугробы… Полотно обсажено елками. Щиты – решетки от заносов. Остановились у какой-то убогой станции. Характерная водокачка с обледенелыми трубами.

Вот снова тронулись… Невероятно скрипят колеса вагона. Сцепщики в кожаных шапках и рукавицах. Несколько станционных строений. Колодезь-журавль. Поленица дров. Вот еще несколько изб. Еще колодцы… Лошаденка с дугой. Розвальни. В них мужик с бабой. Едут куда-то в лес…

Лес да поляны… Безлюдье кругом…
Вьюга плачет и стонет… —

вспоминаю я.

Задергиваю занавеску. В купе темно. Спутники еще спят. Да и мне вставать рано. Вологда еще часа через два. Как приятно еще полежать и понежиться в чудной постели!

Приехали. Вологда. Толчея на вокзале. Носильщики в белых фартуках с бляхами. Выходим… Холодно очень. Под ногами хрустит снег. У извозчиков на санях нет полостей. Опоенные лошади – полуклячи. Слава богу, ехать сравнительно недалеко.

В гостинице готовят номер. Стелют постель. Предлагают еще затопить, хотя тепло: с вечера топлено. Огромная печь в углу. Березовые аршинные дрова.

Разглядываешь обстановку. Шаткий овальный стол со скверной скатертью. Просиженный диван. Такие же кресла, стулья.

Два больших окна с двойными рамами. Между рам – вата… На ней дохлые мухи…