Записки певца. Воспоминания прославленного тенора, артиста оперы Мариинского театра, участника «Русских сезонов» Сергея Дягилева в Париже и Лондоне

Окна наполовину замерзли. Кое-что в них все-таки видно: площадь, какое-то казенное здание, каланча.

В номере на стене висят печатные правила. В них перечислено, что стоит номер, добавочная кровать, постельное белье. Пункт 8 правил гласит: «Выходить из номера в ночном белье строго воспрещается».

Постепенно раскладываемся. Начинаем «жить». Заглядываем к Ольге Осиповне – как она там?

У нее все – хорошо. Она не одна: ее Линда все тоже разобрала и развесила, разглаживает, приготовляет к вечеру.

Мы все вместе пьем кофе. Чудесные калачи, чудесное масло, сливки!

Узнали не совсем приятную вещь: концерт состоится не в театре (его не получить: занят), а в зале, насколько помню, – в зале Дворянского собрания. Мне это все равно. Мне был бы лишь хороший рояль и хорошая акустика. Но Ольга Осиповна высказывает сожаление, что не будет сцены, кулис, эффектов освещения.

Ее очень волнует вопрос и о том, какова эстрада, – прочна ли, не разъедется ли во время танцев, не даст ли щелей.

Решили после обеда обязательно побывать в зале и на месте все рассмотреть и, если нужно, устроить.

Так и делаем. Идем пешком – недалеко, заодно знакомимся с городом. Боже мой, боже мой… Как похожи один на другой русские провинциальные города! Зимой, когда нет рек, садов, зелени – все города на один лад. Диковинок нет, смотреть нечего. В каждом из них – обычно одна главная улица, собор и ряд меньших церквей. Конечно, губернаторский дом, Дворянское собрание, Губернское правление и Казначейство, Окружной суд, острог, гимназии – мужская и женская, реальное училище и непременно базарная площадь. Как не заглянуть на нее? Она, правда, тоже всюду одинакова.

На ней непременно «Гостинница (обязательно через два „н“) Россия», Ренсковой погреб, «Казенная продажа питей» (монополька), «Продажа табоку и поперос», «Гильзовая фабрика механических гильз», «Желающие иметь музыкантов на вечера и балы» и наверху изображена лира, а то так шикарная вывеска с человеческими фигурами по бокам и текст: «Принимаются заказы на всевозможные изделия из волос, входящих в состав парикмахерского искусства».

Не помню точно, где именно, но я видел и еще несколько замечательных вывесок, например: «Бюро похоронных процессий. Принимаются заказы на гробы, траур и проч. Рассылка покойников по всем городам империи»… или при входе на каток, где катаются на коньках: «ската 15 коп., сниката 10 коп.», или мелом написано на примитивном дощатом сарайчике: «Козье молоко от интеллигентной женщины»…

Ах ты, Русь моя родная! Как знакомо и как дорого мне все это!

И в особенности теперь, когда в буквальном смысле —

И дым отечества нам сладок и приятен…

Когда-нибудь я расскажу о том, какую роль сыграл «дым отечества» в моей жизни эмигранта…

Базар кишит приезжими крестьянами – в валенках, овчинных тулупах, полушубках и меховых шапках… Бабы закутаны в теплые платки (шали). Там и сям возы с сеном, дровами. Огромные туши мяса, свинины. Кучами мороженая рыба – промерзла насквозь, а в садках с водой живая. Каких только нет сортов – не пересчитать…

В стороне рядами нераспряженные крестьянские лошаденки с торбами на мордах. Одни жуют и встряхивают торбы. Другие стоя спят. Толпы промышляющих на базаре бездомных собак.

Собаки – слабое место О.О. Преображенской. Всюду, куда бы мы потом ни приезжали, они интересовали ее прежде всего. Часто она незаметно для нас куда-то исчезала. А когда мы ее спохватывались, нам неизменно отвечали: «Не беспокойтесь! Она тут недалеко с собаками…»

Наступил вечер. Красивый большой зал… Яркое освещение… Прекрасный концертный рояль. Немножко мала эстрада для танцев, и нет ничего на ней – голо очень. Но, слава богу, эстрада устойчива и хорошо сдвинута, без щелей.

Не помню точно, кто из нас «открыл» концерт, – то ли А.И. Лабинский (соло на рояле), то ли я. Помню лишь, что оба мы с ним волновались, мы знали хорошо, что публика пришла, конечно, не для нас с ним, а для танцев Ольги Осиповны.

Так или иначе, я спел свои шесть номеров. Как будто понравился и пошел отдыхать в свою уборную.

Однако недолго я насидел в одиночестве: меня потянуло все-таки посмотреть на танцы.

Первое, что я увидел, был вальс. Вальс как вальс, самый обыкновенный, в три «па».

Танцуя одна, Ольга Осиповна танцевала его с фигурами. На ней было не очень длинное, удобное для танцев легкое светлое платьице, покрытое тюлем, трико и балетные туфли. Время от времени она играла с шарфом, то любуясь им, то драпируясь в него.

И вся она была олицетворением жизнерадостности и молодости. Строго держась ритма и до тонкости выделывая «па» то на всей ноге, то на пальцах, она и кружилась, и прыгала, и порхала. И все с такой легкостью, так спокойно и плавно, что это был не танец, а ее привычные, прирожденные движения, в которых она постоянно пребывала.

Такого красивого, такого богатого и так разделанного фигурного вальса я никогда раньше не видел. И я загляделся…