Записки певца. Воспоминания прославленного тенора, артиста оперы Мариинского театра, участника «Русских сезонов» Сергея Дягилева в Париже и Лондоне

Три следующих сезона – 1910, 1911 и 1912 годов – Дягилев отдал исключительно балету. Лучшие художники – Головин, Бакст, Рерих, Судейкин – и исключительная по составу труппа балетных артистов создали в Париже небывалые празднества русского хореографического искусства и буквально ошеломили Париж как непревзойденным мастерством исполнения, так и новизной репертуара. Наряду с «Карнавалом» Шумана, «Сильфидами», «Клеопатрой» великолепно были поставлены «Шехерезада» Корсакова, «Тамара» Балакирева, «Жар-Птица» и «Петрушка» Стравинского и, как вершина всего, опять-таки Половецкие пляски из «Князя Игоря». Пресса, захлебываясь от восторга, только и писала, что о русском искусстве. Публика же попросту сходила с ума, и ее энтузиазм и овации превзошли все, что только можно было себе вообразить.

С громадным интересом вслушивался я во все эти рассказы, вдумывался в них и все старался себе представить, что же будет в Париже в этом (1913) году? Предстоял восьмой русский сезон Дягилева. Как провести его, не уронив русского имени и не разрушив того, что было достигнуто за ряд лет кропотливым, упорным трудом?

Поездка в Париж и Лондон к Дягилеву, конечно, незабываемая. Прошло вот уже сорок лет, а я ее помню в деталях. Она не похожа ни на какие другие поездки.

В ту пору ездить можно было свободно, без всяких виз и с большим комфортом. Из Петербурга на Эйдкунен-Вержболово, оттуда на Берлин, и из Берлина утренний прямой поезд, приходивший в Париж вечером того же дня (через 12 часов).

Для меня лично поездка была событием сама по себе: я в первый раз ехал в невиданную еще мною страну, в чудесный город по делу огромного интереса. И я долго готовился к поездке, вдумывался в предстоящие всем нам задачи. Кроме того, я составил для себя лично целый план того, что необходимо в Париже видеть и осмотреть.

Однако въехать в него я как-то не сумел. Я попал в Париж, как говорится, с черного хода… Приехал в дождь и тьму. Еле нашел такси. Привезли меня к моим друзьям куда-то на Монмартр.

Мы громко болтали вечером после 10 часов. Соседи начали демонстративно стучать в стену (не даете спать!..), и мне это сразу очень не понравилось. Я и не встречался никогда с этим. «Неужели же в Париже, – думал я, – настолько плохие постройки, что через стену все слышно?»

Мы поздно легли, и я не сразу уснул с дороги. Но утром необычайно зашумела улица. Через тонкие рамы неслись какие-то невероятные крики, звон колокольчиков, звуки трубы. Кричали стригуны собак, точильщики, тряпичники и еще кто-то… Спать было окончательно нельзя. Встал я злым и изломанным и подумал: «Вот так Париж – мировой город!»

И не успел я выйти на улицу, как она меня «угостила» дальнейшими звуками и зрелищем никогда мной не виданной монмартрской утренней торговли. Что это? Что это? Опять все кричит, свистит… Развязные продавцы надорванными голосами зазывают покупателей к лоткам. А на лотках – горы зелени, овощей, картошки, рыбы, морских и пресноводных моллюсков (по-моему, совсем несъедобных)… А кругом по земле – груды отбросов, стебли и листья капусты, салата, морских водорослей, в которых привезли рыбу, и бешеные потоки мчавшейся около панелей воды…

Такого шумного и, как мне тогда показалось, беспорядочного рынка я тоже никогда не видел, и это опять не подходило к моему представлению о «мировом городе».

Но, главное, нет и не видно было ни одной нашей афиши! И меня охватило не только уныние, но полнейшее разочарование в Париже.

В голове рой самых мрачных мыслей: «мы влетели», «нас подвели», «куда нас понесло в мае месяце»… «Разве можно весной заниматься театрами? В России в это время все закрывается»…

Позже я понял, разумеется, до какой степени не имел представления о парижской жизни. Я и не подозревал тогда, что в мае здесь только и начинается настоящий «сезон» с расчетом на самую широкую публику… А афиши (да еще какие огромные!) расклеиваются здесь только на особо отведенных для этого местах и преимущественно в центре города.

Это все я потом и увидел, как и вообще увидел совсем другой, шикарный Париж с его дивными авеню, площадями, панорамами и перспективами улиц и Сены, с его зданиями, магазинами, с бездной вкуса во всем, начиная с огромных выставок и кончая миниатюрными витринками самых обыкновенных магазинчиков…

На все, решительно на все смотрел я потом «разиня рот»… И сверх всего прочего меня необычайно поразило парижское движение. Ничего подобного я раньше не только не видал, но и вообразить себе не мог.

Поразил меня и театр, в который мы попали. Это был театр Des Champs Elysées. Он еще не был открыт. Открывать его должны были мы, русские.

В театре (он куда больше Мариинского) около 3000 мест, и все очень удобно устроено. Между прочим, удобно не только для публики, но и для артистов. Строители, слава богу, и о них подумали. Почти каждый из нас получил отдельную уборную. И расположены они хоть и высоковато, но с очень пологими лестницами и пологими ступенями: поднимаешься и не устаешь.