Особенно противно было то, что эта хамская выходка была направлена в сторону С.П. Дягилева – человека корректного, воспитанного, джентльмена до мозга костей, оказавшего к тому же всем нам большое доверие: нам были выданы авансы на дорогу, да и в Париже мы были встречены первым делом деньгами.
Еще хуже было то, что этой выходкой дело не ограничилось. Позже в Лондоне на этой же почве («гони монету») разыгрался крупнейший скандал с хором… Впрочем, забегая вперед, скажу еще раз, что от рассказа об этом я уклонюсь… Противно!
Репетицию пришлось продолжать, пропустив недостающее.
Все у Дягилева было поставлено первоклассно, «на широкую ногу». Сам он – барин, в высшей степени приятный в обращении. И заведовавший выплатой нам гонораров у него – барин В.Я. Светлов. Каждую пятницу он аккуратно платил нам золотом. А для услуг к нам был приставлен совершенно изумительный человек – некий Чаусовский, который был для нас буквально
Спектакли Дягилева по своему размаху, богатству и роскоши обставлены были не хуже, чем в императорских театрах, а в некотором отношении превосходили их. Так, например, в России Императорская опера не имела у себя такого «чудотворца», каким показал себя у Дягилева А.А. Санин. Он был моим учителем сцены вместе с А.П. Петровским, но я никогда и представить себе не мог, каких результатов он мог достичь с несметной сценической толпой и какими средствами!
У него не чувствовалось выучки, у него была подлинная жизнь народной массы на сцене. Все у него двигалось, ни минуты не стояло на месте, а в нужные моменты кипело и бушевало.
Санин возился с хором и статистами, как никто. Он с ними буквально «пропадал» в театре. Почти каждого он называл по имени и отчеству (и как только он помнил это!), а кто ему особенно был нужен, он звал ласково Лизой, Ваней, Сашей и т. д. Система работы Санина состояла в создании группы коноводов (сценического ядра), за действиями и движениями которых следил хор, разделенный тоже на группы, и каждая из них во всем следовала за своим коноводом.
Часто Санин берет под руку очередную выбранную им наиболее толковую «Лизу» или «Сашу», отводит ее в сторону и разъясняет ей одной смысл ее поведения на сцене.
– Ты, Лиза, не просто баба в толпе. Ты по характеру головой выше всех. Ты баба-бой!.. Ты смелая, отчаянная, озорная… Ты всегда впереди всех, другие за тобой только тянутся. Ну так сыграй же ты мне, изобрази на сцене этакую бабу. Море ей по колено… Вся она огонь, темперамент! И нет ей удержу!
Приблизительно то же и так же Санин говорил и другим из намеченных им хористов или статистов. Некоторым назначал роли.
– Ты, – говорит, – будешь атаманом, у тебя и с тобой – целая группа архаровцев. Веди ее за собой! Указывай, что надо делать!
– А ты пьян как стелька, и все твои тоже пьяны, лыка не вяжете, на ногах не стоите, – и так далее.
В результате Санин вливал душу в толпу народа дягилевской сцены, давал им подлинную жизнь, непохожую на обычную мертвечину и трафарет. А когда дело касалось празднеств (коронация, пиршество, шествие), на фоне изумительных декораций сцена утопала в неслыханном блеске и роскоши костюмов и аксессуаров. Газеты писали потом, что Россия – это страна, где все одеты в парчу, где все залито сияющим солнцем и все усыпано золотом…
Не моему перу описывать неслыханный и невиданный успех дягилевских постановок. Существует целая литература, рассказывающая о том, как при Дягилеве русское превзошло все в Париже и в Лондоне, как за ряд лет Россия дала такое и в такой форме, что у Европы точно завеса упала с глаз, и она ахнула от неожиданности и восхищения.
Великолепны иллюстрации дягилевских программ – сцены из балетов и опер, сценические индивидуальные фотографии оперных артистов, начиная с Шаляпина, и в особенности фотографии артистов балета. Балетные фотографируются поразительно. С какой необычайной выпуклостью их фотографии передают первоклассную технику их тренированного тела, ту или иную интересную позу, изумительную выразительность лица!
В балете наибольшим успехом пользовался В. Нижинский. Критики в один голос называют его гениальным. А рядом с ним Анна Павлова, Каралли, Карсавина, Шоллар, Больм, Мордкин и, разумеется, Фокин с его половецкими танцами.
В опере пальма первенства отдается, конечно, Шаляпину – этому несравнимому и удивительному певцу-трагику. Газеты, захлебываясь от восторга, сравнивали образы этого оперного певца с образами, созданными мировыми трагиками, и указывали на превосходство шаляпинских. Надо сказать, что Шаляпин был тогда в расцвете сил и таланта. Ему было сорок лет от роду, и, по общему признанию, он тогда «превзошел самого себя»: он никогда и нигде раньше не пел и не играл с таким подъемом, как у Дягилева. Его трагические фигуры – Бориса Годунова, Иоанна Грозного, Олоферна в «Юдифи», Досифея в «Хованщине» оставили по себе поистине потрясающее незабываемое впечатление.